От золотого тельца до «Золотого теленка». Что мы знаем о литературе из экономики и об экономике из литературы

Этвуд задается вопросом: понимал ли Шекспир, что «Шейлок и Антонио – это Тени друг друга?» По мнению Этвуд, с Шейлока нужно снять обвинение в стяжательстве, ведь «ему предлагают в три раза больше денег, чем сумма долга, чтобы выкупить у него этот фунт мяса, но он отказывается». Для Шейлока, когда он просит фунт мяса, важны не деньги, а месть. Здесь Этвуд цитирует книгу Джеймса Бьюкена «Замороженное желание» (1997) о природе денег, автор которой отмечает: «Фунт мяса не может обладать залоговой ценностью, ибо его нельзя изъять и обратить в деньги… Это безумная и первобытная расплата… при которой деньги не компенсируют оскорбление, нанесенное телу. Мы имеем дело не с деньгами, „связанными с кровью“, а просто с кровью, заменяющей деньги, становящейся деньгами».

Как «чужак», посягающий на жизнь венецианца, Шейлок по действующему закону ставит под угрозу свою собственную жизнь. Порция и судья готовы его простить, если он станет христианином, но «Шейлок – далеко не Фауст, поскольку никаких сделок с дьяволом не совершает». «Это, скорее, скряга, образ которого восходит к „римской новой комедии“, переходит в средневековые нравоучительные пьесы, где присутствует в качестве персонажа, олицетворяющего грех стяжательства, и вновь появляется в качестве Панталоне в венецианской комедии дель арте и у Мольера в пьесе „Скупой“. Однако, разделяя с этими персонажами некоторое внешнее сходство, Шейлок – другой. Прежде скряги на сцене были только скрягами. Но Шейлок – еврей, и это многое меняет… у Шейлока есть все законные основания позаботиться о крепких запорах на дверях своего дома, о сохранности своего имущества и безопасности дочери».

Что касается Антонио, то тот «обычно интерпретируется как добрый малый, поскольку он раздает деньги и не берет за это процентов. Но можно ли это ставить ему в заслугу? Будучи христианином в той воображаемой „Венеции“, он не имеет права брать ростовщические проценты! Ему нет нужды ссужать деньги. Но, поступая так, он тем самым подрывает бизнес Шейлока, причем не в качестве конкурента. Он вообще не занимается этим бизнесом, не извлекает прибыли, давая деньги в долг».

Этвуд полагает, что его действиями руководит антисемитизм: «Он делает из Шейлока мальчика для порки, и именно за это Шейлок его ненавидит, а не потому, что не может ссужать деньги под более высокие проценты. <…> Антонио выступает в качестве бескорыстного ростовщика не потому, что он добр к нуждающимся, а из желания навредить Шейлоку и всем евреям-ростовщикам, а в их лице – всем евреям».

Антонио и Шейлок нарушают установки тех религий, которые исповедуют. «Антонио нарушает главную заповедь христианства: возлюби ближнего твоего, как самого себя. <…> Шейлок – ближний, но Антонио не хочет видеть в нем такового». Шейлок «нарушает закон Моисея, зафиксированный во Второзаконии, который гласит, что нельзя брать в залог то, без чего человек существовать не может». Этвуд отмечает, что именно этот принцип лежит в основе современного законодательства, регулирующего долги и банкротство, – нельзя изъять у человека средства, которые ему необходимы для его профессии или дела.

***

В XVI веке в Европе смягчаются ограничения на взимание процентов. Сначала Мартин Лютер заявляет, что христианин должен иметь право давать свои деньги в рост. Чуть позднее с этим соглашается Жан Кальвин, оговариваясь, что процент должен быть разумным, и в 1547 году в Женеве вводят пятипроцентную ставку. В Англии против регулирования процентной ставки государством выступает философ Джон Локк. Страны, где доминировал протестантизм, снимают ограничения в XVII веке, католические – в XVIII.

Новые веяния по отношению к предоставлению кредита нашли отражение в сатирическом романе Франсуа Рабле «Гаргантюа и Пантагрюэль» (1533). Пантагрюэль занимает консервативную позицию: по его мнению, иметь долги – плохо. При этом он ссылается на Писание и авторитет древних: «В апостольском послании прямо говорится: „Не оставайтесь должными никому и ничем, кроме взаимной любви“. <…> персы были правы, утверждая, что второй порок – лгать, а первый – быть должным».

Давать взаймы нужно в исключительных случаях. Выразитель новых настроений в романе Панург – герой плутоватый и неразборчивый в средствах, но олицетворяющий здравый смысл. Он весь в долгах, потратил доходы от недвижимости, которой управляет, за три года вперед, освобождаться от долгов не собирается и даже сочиняет речь в защиту должников в духе сатирического панегирика Эразма Роттердамского «Похвала глупости» (1511). За должника будут молиться кредиторы, чтобы Господь ниспослал должнику «мирную, долгую и счастливую жизнь». Кредиторы – это льстецы и прихлебатели должника. А в мире без долгов «тотчас нарушится правильное течение небесных светил», «между стихиями прекратится всякое общение». «Земля не будет производить воду, вода не будет превращаться в воздух, воздух – в огонь, огонь перестанет греть землю. Земля ничего не будет рождать… Дождь перестанет дождить, свет светить, ветер веять, не будет ни лета, ни осени».