Отава

Ленька хлестал корнем по бурьяну, боясь поднять глаза. Андрей ловко вогнал финку по самую рукоять в землю. Вытащил, обтер пальцами.

— Макар исповедовался мне. Плакал. Хитер он…

— Холуй… За самогонку землю жрать будет.

— Да, а ведь тогда он не случайно задержался в полиции… Обмывал проигрыш мой с Бекером у Картавки. Не ты ему подсказал?

— Чего ради?

Ткнул Андрей окурок в подошву сапога, растер. Глянул на часы, спохватился:

— Четыре! На пять — совещание у гильфа. Опять Скиба этот… День и ночь совещаемся, «плануем». Ждем, Мишка Беркут язык развяжет. Как думаешь, выдержит?

— Он знал, на что шел.

Легко вскочил Андрей на ноги. Отряхивая галифе, посоветовал не то приказал;

— Посиди эти дни дома. Галка вернется, пришлет Карася. Теперь с тебя Никита глаз не будет опускать. Батьку не видал еще после гаража?

— Да нет… — Ленька тоже встал. — Нас выпустили вот. На пожарке час пробило.

— Подготовься к разговору.

Прикрывшись ладонью, Ленька окинул взглядом закатный край неба, сказал тихо:

— Разговор уже состоялся у нас… Во время ареста.

Андрей обернулся на шорох. Облокотившись на плетень, со своего двора глядела на них Галка. Как видно, подошла она уже давно, стояла, слушала, Усталые глаза, наплаканы, скулы натерты докрасна; шершавые обветренные губы стянуты узлом. Не здороваясь, протянула через плетень комочек бумаги. Разворачивая его, Андрей чувствовал, как трясутся пальцы. В глазах зарябили цифры, написанные простым карандашом — шифр. Повернулся спиной к солнцу, прочел. Глянул сперва на Леньку, потом на нее. С трудом сдерживал радость.

— Встретим двадцать пятую годовщину в Кравцах. Седьмого, в одиннадцать ночи. Нынче третье? Вот…

Понимал, что наносит юному другу обиду — Ленька наяву и во сне ждал этого часа, когда он, Андрей, возьмет его в Кравцы. Сказал, не поднимая насупленных бровей;

— Со мной пойдет Галка…

Галка кивнула. Поправляя косынку, заговорила совсем о другом:

— Только что на могилке ее побывала. Над Салом, в тернах… А унес ее Мишка, хотя вы и не верите. Вон Горка Денисов, спросите…

Ленька и Андрей переглянулись.

Неспокойно на душе у Андрея: не понимал, с какой стороны может нагрянуть беда. Ждал каждый миг. Раньше, бывало, как-то ощущал ее приближение. Но с той поры, как ткнулся ногами в эту землю, притаившуюся, настороженную, и по сей час все идет вразрез не только с его планами, мыслями, но и чутьем. Арест в Кравцах, повязка полицая, которая там, в штабе, никому на ум не приходила, передатчик и, наконец, этот нож… И кажется, впервые Андрей почувствовал острое раскаяние в том, что они с Ленькой трижды таскались по степи за «зайцами». Правда, встречи были за Салом — уходили из станицы порознь, а возвращались по темному…

Вывернулся из-за сельмага Макар Денисов. Держал безрукий путь до дому — уже прошел ближний поворот, что ведет к мосту, к Картавке. Обросшее черной щетиной лицо злое. Увидал, силком растянул в усмешку спекшиеся, побелевшие губы.

— Что-то пан Денисов мимо проходит…

Бело засветились у Андрея крупные зубы. Подмигнул, кивая на грейдерную дорогу, пересекавшую площадь.

Макар, оглянувшись, понял, на что намекает Большак. Похлопал себя по карманам:

— Оно ить порожнем нонче… Андрей глянул на часы, спросил:

— Пять уже… Или тебя не касается? Отмахнулся Макар:

— Не дюже нужда во мне. Оно ить молодежь пошла теперь…

Растирая поочередно уши, будто на дворе трескучий мороз, попросил:

— Там завалящей нету? С самого обеда без курева, хочь подыхай.

Андрей угостил. Закурил и сам. Отвел Макар двумя-тремя затяжками душу, сказал, не поднимая глаз:

— Воронок все там планует. У двох с Никишкой, племяшом…

— Помирились?

— А из чего им грызться? Оно ить, ежли только из-за баб… А так и не из чего. Одной стежкой топают, как два сапога. Зараз сидят там возле амбара, на сугреве. А все Скиба тот неладный… Оно ить как сказать… Всем поперек горла встал. — Кольнул из-под насупленных бровей взглядом, добавил: — Видит же… заварушка такая тут… Умелся бы к дьяволовой матери вовсе из станицы…

Пыхая сигаретой, потоптался Макар на месте и, не прощаясь, побежал. Но тут же, отмахиваясь смущенно и отплевываясь, повернул на грейдер к сальскому мосту.

Долгий, суженный взгляд у Андрея, хотя усмешки не сгонял с губ. Глядел, пока и папаха его не скрылась за ветками акации. Перепрыгнул кювет. Шел по площади, не сбиваясь со своего обычного шага, а в голове кутерьма… Что это, предупреждал? Идти или — в камыши? Повлажнела ладонь в кармане, стискивавшая плоское тело браунинга. Бывает вот так, где-то вверху, в макушках тополей, шумит ветер, а внизу не шелохнется, дышать нечем. Вдруг завернет, завернет под ногами пыль, глаза успевай закрыть. И тут же все улеглось, успокоилось.

Вытащил из кармана руку. Сбив на затылок папаху, ворошил слежалые, припаренные волосы. В душе издевался над собой: «Слабоват стал, лейтенант Дронов. А там, на фронте, кровь люди льют, кладут головы…»