Отбой на заре. Эхо века джаза (сборник)

– Ну, я не то чтобы зазнался, просто мне никогда не нужно было много учить – по литературе, так уж получилось, я обычно читал все заранее, и по истории я тоже очень много читал. – Он умолк и попробовал высказаться иначе: – Я хотел сказать, что обычно, когда говорят «зазнался», на ум всегда приходит мальчик, который бегает весь такой надутый, как бы говоря всем: «Вот, смотрите, как я много знаю!» Но я не такой! Я хотел сказать, что вовсе не считаю, что знаю все, а просто вроде как…

Пока он подыскивал нужное слово, мистер Библ произнес:

«Гм!» – и указал сигарой на далекое пятнышко на озере.

– А вон яхта плывет, – сказал он.

– Да, – согласился Бэзил. – Но я плохо разбираюсь в яхтах. Как-то никогда не интересовался. Я, конечно, много раз плавал, помогал закладывать галсы и все такое, но большую часть времени, в сущности, там просто сидишь и ничего не делаешь. Мне больше нравится играть в футбол.

– Гм! – сказал мистер Библ. – А вот когда я был в твоем возрасте, я каждый день ходил на яхте по заливу.

– Наверное, это здорово, раз вам так нравилось, – уступил Бэзил.

– Лучшее время в моей жизни!

Показалась железнодорожная станция. Бэзил подумал, что хорошо бы было на прощание еще раз продемонстрировать свой дружеский настрой.

– Ваша дочь, мистер Библ, на редкость привлекательная девушка, – сказал он. – Девушкам со мной легко поладить, но обычно они мне не очень нравятся. А вот ваша дочь, по моему мнению, крайне привлекательная девушка! – Когда остановилась машина, его вдруг охватило легкое дурное предчувствие; оно побудило его с извиняющимся смешком добавить: – Всего доброго! Надеюсь, я не слишком много болтал?

– Вовсе нет, – ответил мистер Библ. – Желаю вам удачи. Всего доброго!

Через несколько минут поезд Бэзила тронулся, а мистер Библ остановился у газетного киоска, выбирая газету и вытирая пот со лба – июльский день выдался жарким.

«Да, сэр! Вот вам и урок – никогда и ничего не делайте в спешке! – с негодованием подумал он. – Только подумать, целых две недели пришлось бы слушать в “Глэйшере”, как этот наглый мальчишка тараторит о себе, любимом! Спасибо тебе, Господи, за эту недолгую поездку!»

***

Приехав домой, Бэзил в буквальном смысле сел и стал ждать. Ни под каким предлогом он не желал покидать дом, отлучаясь лишь в ближайшую лавку, чтобы освежиться лимонадом, но и оттуда он возвращался домой бегом. От звука телефонного звонка или звонка в дверь он подскакивал и замирал, словно от удара током на электрическом стуле.

Днем он написал дивное географическое стихотворение, которое отослал в письме Минни.

Из прекрасных парижских цветов,
из роз алых Рима, из венских
слез горьких печаль моя соткана.
И где бы я ни находился,
мне кажется – я под Луной
с тобою вдвоем, и лишь звезды
нам светят, и слышится тихая
гитары испанской мелодия,
что запахом скорби пропитана.

Но вот кончился понедельник, почти прошел вторник, а ничего не происходило. В конце второго дня ожидания он рассеянно блуждал из комнаты в комнату, глядя из окон на пустынную, безжизненную улицу. И вот по телефону позвонила Минни.

– Алло! – Его сердце отчаянно забилось.

– Бэзил, мы уезжаем завтра днем.

– Уезжаете… – беспомощно повторил он.

– Ах, Бэзил, мне так жаль! Папа передумал и не хочет никого с нами брать.

Ох!

– Мне так жаль, Бэзил…

– Я бы, наверное, все равно не смог…

На миг повисла тишина. Чувствуя, что там, на другом конце провода, – она, он с трудом дышал, да и говорить мог тоже лишь с трудом.

– Бэзил, ты меня слышишь?

– Да.

– На обратном пути мы, может быть, снова окажемся здесь. Как бы там ни было, помни – зимой мы увидимся в Нью-Йорке!

– Да, – сказал он, а затем добавил: – Возможно, мы больше никогда не увидимся…

– Разумеется, увидимся! Ах, меня зовут, Бэзил! Я должна идти. До свидания!

Он сидел рядом с телефоном, обезумев от печали. Полчаса спустя его нашла горничная – он сидел, уронив голову на кухонный стол. Он понял, что стряслось, хотя Минни ему об этом и не сказала. Он вновь совершил все ту же ошибку, уничтожив за какие-то полчаса все результаты своего трехдневного примерного поведения. И его бы нисколько не утешило, если бы он узнал, что этого все равно было не избежать. Во время поездки он обязательно перестал бы сдерживаться, и тогда вышло бы еще хуже, хотя, возможно, было бы и не столь грустно. Но сейчас он мог думать лишь о том, что она уезжает…

Он лежал на кровати, расстроенный, запутавшийся, несчастный, но не побежденный. Раз за разом все та же жажда жизни, подвергавшая его дух болезненным бичеваниям, давала ему возможность стереть с себя кровь, словно капли росы, но не затем, чтобы все забыть, а чтобы и дальше нести свои шрамы навстречу новым бедствиям и новым воздаяниям, навстречу неизведанной судьбе.

***