Отбой на заре. Эхо века джаза

Мы ехали сквозь сосновый бор, где деревья густо заросли лишайником и бородатым мхом, затем – среди невспаханных хлопковых полей, где дорога стала белой, словно на краю света. Машина остановилась в неровной тени мельницы; до нас доносился шум бегущей воды и резкие птичьи крики, а над всем этим царил яркий лунный свет, стремившийся проникнуть, казалось, всюду: и в заброшенную негритянскую лачугу, и в автомобиль, и в колотившиеся сердца. Юг пел нам свою песню; не знаю, запомнилась ли она остальным? Мне запомнилась; серьезные бледные лица, сонные влюбленные глаза и голоса:

– Тебе хорошо?

– Да, а тебе?

– Точно?

– Да!

И вдруг всем одновременно стало ясно, что уже поздно, и это – все… Мы развернулись и поехали домой.

Наш отряд отправился в лагерь «Миллс» на следующий день, но я так и не попал во Францию. На Лонг-Айленде мы провели месяц, было очень холодно; маршем, со стальными касками по бокам, мы зашли на корабль, а затем снова маршем сошли на берег. Войны больше не было; я опоздал на войну. Возвратившись в Тарлтон, я попытался расстаться с армией, но, поскольку я был кадровым офицером, это заняло у меня большую часть зимы. Зато Эрла Шоена демобилизовали одним из первых. Он хотел устроиться на приличную работу, «пока есть хороший выбор». Эйли вела себя уклончиво, однако между ними подразумевалось, что впоследствии он, разумеется, вернется.

К январю военные лагеря, два года игравшие заметную роль в жизни маленького городка, уже стали прошлым. Лишь стойкий запах сжигаемого в печах мусора напоминал о былом оживлении и суете. Оставшаяся лагерная жизнь теперь с горечью концентрировалась вокруг здания штаба части, состоявшего из унылых кадровых офицеров, которые так же, как и я, опоздали на войну.

А в город со всех концов Земли стала возвращаться тарлтонская молодежь: кто в форме канадских подразделений, кто на костылях, кто с пустым рукавом. Промаршировал по улицам вернувшийся домой батальон Национальной гвардии, и вместо убитых в его рядах зияли пустые места, а оставшиеся в живых тут же сбросили с себя романтический флер и встали за прилавки местных лавчонок. На танцах в загородном клубе военная форма стала редкостью, теряясь среди смокингов.

Под Рождество неожиданно приехал Билл Ноулз – и уехал на следующий день: то ли он вручил Эйли свой ультиматум, то ли она, наконец-то, определилась. Иногда, когда она не была занята вернувшимися героями из Саванны или Огасты, я с ней встречался, но чувствовал я себя при этом неким пережитком прошлого – чем, впрочем, и являлся. Эрла Шоена она ждала со столь безграничной неуверенностью, что даже не хотела об этом разговаривать. Он прибыл за три дня до моего окончательного освобождения.

О его приезде я узнал, увидев, как они вместе шагают по Маркет-стрит; мне в жизни еще не доводилось видеть столь жалкой парочки, хотя я вполне допускаю, что такие ситуации повторялись сплошь и рядом во всех городах, где стояли военные лагеря. Это трудно представить, но во внешности Эрла практически все было не так. Из зеленой шляпы торчало «шикарное» перышко; костюм с укороченными брючками был украшен тесьмой по той гротескной моде, которой был положен конец благодаря усилиям общенациональной рекламы и кинофильмам. Он явно побывал у своего прежнего парикмахера, поскольку его волосы аккуратной скобочкой окаймляли розовую, чисто выбритую шею. Он не выглядел ни потрепанным, ни бедным, но этот шик «первого парня на деревне» и звезды «танцулек под гармонь» просто бросался в глаза – и особенно в глаза Эйли. Ведь она и представить себе не могла, как обстояли дела на самом деле; в таком костюме исчезала даже природная грация его изумительного телосложения. Сначала он хвастался своей отличной работой; она должна была их прокормить до тех пор, пока ему «не представится случай урвать хорошую деньгу». Но в тот самый миг, когда он возвратился в ее мир на своих условиях, ему следовало расстаться со всеми надеждами. Я не знаю, что ему сказала Эйли и что перевесило – ее печаль или ошеломление, но действовала она быстро: спустя три дня после прибытия Эрл уже ехал вместе со мной в поезде обратно на север страны.

– Ну что ж, вот все и кончилось, – уныло сказал он. – Она прекрасная девушка, но слишком уж ученая для меня. Наверное, выйдет замуж за какого-нибудь богатея, который даст ей положение в обществе. Терпеть не могу таких задавак! – И чуть позже: – Она мне сказала, чтобы я приезжал через годик, но я никогда не вернусь. Все эти барские замашки хороши, когда на них есть деньги, да только…

«…да только все это было ненастоящее», – хотел сказать он. Провинциальное общество, в котором он с таким удовольствием повращался в течение полугода, уже казалось ему жеманным, фатовским и искусственным.