Отбор для Слепого (СИ)

На заднем сиденье просторной машины, нет, не военного внедорожника, а какой-то явно легковой, комфортной, мягкой, почти бесшумной, но при этом резко не подпрыгивающей на колдобинах (облетает она их, что ли?) я лежала, свернувшись в клубок. Болела кожа рук — впивалась веревка. Зудела шея — именно туда попало что-то острое, похожее на иглу в момент моего приземления под окном. Но сильнее всего мучило другое… В груди жгло огнем, сердце то замирало, почти останавливаясь, то неслось вскачь, как табун диких лошадей, когда-то виденный мною в поездке с отцом. Дыхание перехватывало, меня бросало то в жар, то в холод. Что со мной? Температура? Я заболела?

И самое главное, стоило только вспомнить предыдущую ночь, мой разговор с Женей, а особенно представить его нежные пальцы на своем лице, как мне сразу же становилось еще хуже! До такой степени, что я почти теряла сознание от невыносимой боли!

Приходила в себя, помня, что думать о нем нельзя, что это чревато полным отсутствием контроля, сосредотачивалась на размышлениях о том, как меня сумели взять в плен. И понимала, что сама виновата! Меня ждали, за мной следили. И я попалась. Похоже, на кончике иглы, воткнувшей в шею, было какое-то вещество, которое моментально усыпило. А дальше — связали, уложили в машину и куда-то везли уже целый день.

Ни водитель, ни пассажир, располагавшийся на переднем сиденье, на мои попытки завести разговор не реагировали, не болтали они и между собой.

Я мысленно обращалась к отцу, просила его о помощи. Я знала, что он способен меня услышать.

Вечером машина свернула с основной дороги, и по начавшейся тряске я поняла, что теперь мы едем по грунтовке. Водитель, впервые за все время сказал:

— Мы до утра здесь будем?

Пассажир ответил:

— ОН сам скажет.

— ОН здесь?

Пассажир промолчал, но я поняла, что ОН — тот, к кому меня везли, должно быть уже на условленном месте ждет доставку груза. Кто? Неужели? Неужели московский президент? Неужели это — его люди? Отец говорил мне…

Совсем скоро машина остановилась. Меня грубо вытащили из салона и попытались поставить возле машины. Но затекшие ноги подкосились, и я рухнула на землю. Это было неприятно и унизительно, но подняться самостоятельно не получалось.

— А это кто у нас тут барахтается, такой маленький, такой слабенький? — раздался надо мной приторно-сладкий голос. В сумерках, да еще с моей позиции, хорошо разглядеть человека было сложно, но сила и мощная энергетическая волна, буквально впечатывавшая меня в землю, давали понять, что это — не простой боец. Странно вели себя те, кто вез меня в машине — они стояли (ну один точно, мне его было видно), склонив головы, и молчали.

— Ба-а, да это же мой подарочек на день рождения! — я не могла понять, он веселится, потешается надо мной или всегда говорит в таком неприятном, издевательском тоне. — Как давно я ждал такую девочку, даже день рождения дважды пришлось откладывать! Мальчики, сегодня вы постарались на славу! Ведите ее в дом, вколите ей "Спокойствие", только самую маленькую дозу, позовите мне Егора и можете быть свободны.

Помещение, в котором я оказалась, напоминало таверну, о которой я однажды читала в книге — темное, с зажженным очагом-камином в стене, деревянными столами-лавками и пьющими-едящими за ними мужиками. Когда мы вошли, все присутствующие почему-то встали и замерли, опустив в пол глаза. Что это? Дань уважения этому странному типу? Меня провели через общую залу, потом по лестнице на второй этаж и в маленькой уютной комнате усадили на стул. Пока молчаливые помощники готовили какие-то растворы и медицинские инструменты, я разглядывала главного и начинала паниковать.

— Что вы собираетесь мне колоть? — голос был хриплым и, как я не старалась, в нем проскальзывали нотки ужаса.

— "Спокойствие", Милана, я же сказал, — он стоял в двух шагах от меня, широко расставив ноги. — Или тебя лучше Сашей звать? Привычнее?

Откуда он меня знает? Неужели все-таки?

— Ты — Земцов?

— Константин Михайлович Земцов. А ты — Милана Ростоцкая, дочь моего старого друга Платона.

— Ты знаешь моего отца? — отец никогда не говорил, что был лично знаком с Земцовым, а тем более, что дружил с ним.