Про куклу я решила пока промолчать. Камачо заключил с хаоситом договор на три дня с условием, что тот исчезнет за это время и не причинит вреда малышке. Тварь точно не разрушала периметр, у нее не было возможности даже царапнуть камень. Но почему именно три дня?
Претор списал мои рассеянные ответы на шок от произошедшего. И, в принципе, он был прав. Я была в шоке и разваливалась по кускам.
Ритор Бустаманте даже проводил меня на поздний обед. Я тихо поела в одиночестве, время от времени потирая ноющую точку прямо по середине грудины. Очнулась я перед дверью в комнату Камачо. По коридору прошел кто-то из старшекурсников, по-моему, я его видела среди «гражданских» на игре. Заинтересованно посмотрел в какую комнату я стучу, подмигнул понимающе. Как же я хочу иногда, чтобы Райден превратился в обычного горожанина, да хоть бы и из села приехал. И тогда не было бы всех этих понимающих взглядов, подозрений, ухмылок. Даже находиться рядом с ним то ли позор, то ли признание в легковесности поведения.
Самое неприятное, что будь на моем месте та же Эстер, такое же общение, наоборот, одобрили бы. Умная нобиль прошла конкурсный отбор в престижную академию, за месяц окрутила лучшего жениха, иначе говоря — скоро станет уважаемой матроной высшего света с беременностью и колечком на пальце. Чем не история успеха. Я понурила голову и зашла, не глядя, в открывшуюся дверь. За спиной лязгнул замок. И тишина. Оглядывалась я нехотя, задавая себе вопрос: «Зачем я сюда пришла? Выслушивать еще оскорбления? Или Райден и раньше что-то знал, но скрывал, утаивал информацию?»
Любые варианты были плохи и вызывали тошноту.
Камачо стоял, прижавшись спиной к стене. Так и не переодевшийся, в полностью застегнутом кителе, форменных брюках и ботинках.
— Ты знал? — спросила я.
— Частично.
Я потерла место в грудине, где клубком свернулась боль и не давала дышать.
— И что сделала моя мама? Как погубила твоего отца?
— Я бы не стал утверждать настолько уверено. Во многом это домыслы матушки, которая очень тяжело пережила весть о гибели папы. Но она собрала всю возможную информацию, в вашем городке работали сразу три частных детективных агентства, мама поговорила со всеми Стражами папиного отряда.
— И что? Не томи.
А ведь я помню что-то такое. Шныряли странные приезжие, вопросы задавали, да только никто толком им ответить о происходящем не мог. Медперсонал и все пациенты, кто хоть как-то мог ходить — сбежали. А лежачих мама заперла в блоке, и они только слышали крики да звуки боя. Вся приемная потом оказалась искорежена, стойка сестры вырвана с кусками пола и везде кровь. Везде кровь.
Камачо сделал шаг и… положил ладонь мне на щеку. Касание оказалось горячим, практически раскаленным. Кто-то потерял контроль над контуром и фонил энергией. На невесомое мгновение мы застыли, не решаясь, прислушиваясь к себе. Я пыталась думать логически, даже какие-то мысли появились, только неясно о чем. Разум превратился в камень и клонил меня к земле. Поэтому я просто опустила голову на плечо Камачо, исключительно для поддержки.
Меня поцеловали в волосы и резко, торопливо обняли. — Мы вместе? — спросила я, чувствуя, как по щекам катятся слезы. — А как еще? — удивился он. — Мы вместе в принципе и безоговорочно. Только кое-что прояснить надо, а то мне хреново сейчас. Твоя мама… — Виктория Маккой. Слышал о ней?
— Никогда. Но во время зачистки мелких тварей в Юджинвилле в мэрию позвонила какая-то местная дама — то ли главврач больницы, то ли заведующая отделением. И сообщила об очаге заражения в самой клинике, дескать, ничего страшного, но больные испуганы. Отец в это время отправил свой отряд на чистку улиц, а сам общался с мэром.
— То есть все же был пробой? — с надеждой спросила я, подняв голову. — И что сделал сэр Камачо?
— Он сообщил своим по связи через клеща, что заглянет в клинику на разведку. Пошутил, сказал: «у местных девчонок очень мелодичные голоса, а настоящий джентльмен не может отказать даме». И больше от него вестей не было.
— Но, Рай… Неужели Стражи не захотели узнать, что там с командором?
Он залез руками в вырез майки на спине, прикладывая к моим лопаткам широкие ладони.
— Там уже ничего нельзя было узнать. Как только отец зашел в клинику, она превратилась в место Прорыва. Точного, локального, очень похожего на ловушку. Твари просто кишели. Говорят, из окон летели кишки. Его зам отказался вести отряд на штурм, вызвал подмогу. А те, что нарушили приказ — погибли. Вот и вся история. Поэтому Седьмой Прорыв упоминается только в закрытых учебниках. Это не та история, которой гордится Стража.
— Моя мама была заведующей хирургического отделения. Скорее всего, звонила она.
У меня не было сил расстегивать все крючки на его кителе. Поэтому я дернула вверх полы вместе с тканью сорочки и с облегчением обвила руками талию. Кожа к коже. Мой Рай.
— Твоя мама обвиняет мою? — спросила и затаила дыхание.