Отчаяние бессмертных (СИ)

Сила Ивириона нахлынула внезапно. Словно гигантская волна, его разум сокрушал любые препятствия на своем пути. Литании, молитвы, псалмы — ничто не могло остановить его. Ивирион изливал весь свой гнев, всю ту боль, что причинил ему этот человек. Ему и его братьям. Он изливал из себя отчаяние и страх, жажду знаний и бессмертия, ненависть и обожание. Эмоции стали его оружием. Сам того не замечая Ивирион превращал их в оружие более смертоносное, чем его пламя или касание когтей Экраона. Он черпал в них мощь, постепенно осознавая, что она была слишком огромной для того, чтобы держать ее в своем теле. Поэтому он безо всякой жалости изливал ее в Сиптуага.

Дух архиерея бился, словно дикий зверь. Подобно физическому телу, он вовсе не собирался сдаваться, сколь бы ни был силен противник. Его душа металась, пытаясь найти любые методы защиты. Он бросал в Ивириона отчаяние и гнев, его детские воспоминания смешались с нынешними и ударили, пытаясь остановить продвижение врага. Его мысли мельтешили, стремясь замедлить пирриона и дать Сиптуагу нанести смертельный удар.

Их борьба продолжалась так долго, что время потеряло всякое значение. Сиптуаг сопротивлялся так яростно, как только мог, но даже его силы веры не хватало на сдерживание этого ужаса. Ивирион ломал его морально и духовно, сокрушал всякие надежды на победу и уничтожал любые очаги сопротивления. Ярость и ненависть сделали из некроманта настоящего молодого бога, и здесь он мог творить все что угодно. А хотел он лишь победы.

Сиптуага затрясло, руки пытались поднять меч, который сдвинулся еще на пару сантиметров, а затем намертво застрял. Силы покидали тело священника, который больше не мог сдерживать мощь некроманта. Его вера была абсолютна и осязаема, но губительное касание смерти было намного сильнее.

Рот Сиптуага раскрылся, и архиерей издал ужасающий рев отчаяния и страха. А затем он упал на колени.

Ивирион отпустил голову священника, выдернул меч из своего живота и оглядел площадь. Солдаты застыли, не в силах поверить в произошедшее. Они опустили оружие, по-видимому совсем забыв, что еще мгновение назад вели битву за собственное выживание. Войну за веру.

Ивирион сломал их.

Некромант шагнул вперед, встал за спиной у стоявшего на коленях Сиптуага и обхватил руками его шею. Взгляд его уперся в маленькую фигурку на стене, улыбка сама собой наползла на лицо. Маленькая девочка. Та самая, что он видел в своем кабинете и при совершении ритуала. Она стояла там, среди сражающихся, а глаза ее были наполнены ужасом. Чистым, незамутненным ужасом.

Ты видишь это? Видишь, что я сотворил с ним?

Пожалуйста, не делай этого. Это не нужно! Он уже проиграл, ты сломил его, доказал свою правоту! Позволь ему уйти. Он поймет, что ошибался и изменит других людей. Покажи ему, этим солдатам, самому себе, что ты еще способен прощать! Докажи им что некроманты вовсе не злодеи, что в вас еще осталось что-то человеческое! Прошу тебя!

Ивирион прикрыл глаза, наслаждаясь ее отчаянием. Отпустить? Как он мог это сделать? Этот человек привел к нему врагов, заставил страдать его друзей, убивал его братьев, а теперь его просто так взять и отпустить? Ивирион вновь взглянул на девочку, застывшую все в той же умоляющей позе и принял решение.

Пожалуйста.

Ты же знаешь, что я не могу.

А затем быстрым движением свернул священнику шею.

Нет!

Внутренний двор заполонили крики боли и отчаяния. Лицезреть, как тот, в кого ты верил больше всего, и кому ты вверил собственную жизнь умирает, было ужасно. Люди кричали, выли, рыдали, падали на колени. Многие бросились вперед, стремясь добраться до некроманта. Они прорывались ко входу во дворец, и их не заботил тот факт, что они ничего уже не могли изменить. Мертвецы набрасывались на слабых и отчаявшихся людей, убивали их, вдавливали в землю. Пока одни дрались за свою жизнь и веру, другие ломались от ужаса произошедшего, умирали и пополняли армию некромантов.

Ивирион положил ладонь на обритую голову архиерея и зажмурился.

Ты был сильнейшим из них в жизни, готов ли ты оставаться таким и после смерти?

Зеленое пламя вырвалось из глазниц, рта и двух дюжин ран на теле священника. Мертвеца трясло, пока пламя безо всякой жалости пожирало его тело, заставляя кости чернеть. Ивирион отпустил пылающий труп и подошел к самому краю крыши.

Люди кричали на него, проклинали и ненавидели. Он был для них злом, самой сущностью того, с чем они здесь боролись все этих дни. Он был злом и ужасом в чистом виде.