Отчаянный корпус

Вскоре явился заспанный майор. Ильин на него и не посмотрел, только бросил через плечо:

— Принимайте командование батальоном и начинайте движение!

— Есть! — ответил майор первое, что сразу приходит в голову военному человеку, и уже было повернулся, но пересилил себя и сказал: — Офицеры идти на Москву отказываются.

— А, ч-черт, так высадите всех, кто отказывается, и ведите колонну сами.

— Не могу.

— Почему? — вскинулся Ильин, уже по-настоящему взбешенный.

Майор выдержал его яростный взгляд.

— Я… я тоже отказываюсь. Стрелять в мирное население мы не будем.

— Пойдете под трибунал. Все! Так и передайте своим офицерам.

«Вот вам демократизация с либерализацией, загубили армию, сволочи», — думал Ильин, но не знал, кому конкретно адресовать свою злость. Окружающие догадывались о растерянности командующего и предпочитали прятать глаза. Лишь Цыпляев с ликованием пялил свои плошки: «Ну, что я говорил?» И еще где-то там за знакомыми лицами мелькнул осуждающий взгляд прибывшего с ним офицера в куртке десантника.

— Так, где эти люди… — обратился он к Цыпляеву и, не будучи уверенным, кто они есть на самом деле, обозначил просто: — Ну те, кто под вашим наблюдением?

— Сейчас разузнаю, — проявил тот готовность, а десантный полковник хмуро проронил:

— Вон их машина, пятая отсюда… Разведчик, твою бабушку…

Последнее относилось к наблюдательной способности особиста.

— Пригласите их ко мне в штабную машину.

Так произошла их встреча. Стороны пытались проявить сдержанность, понимая, что предстоит серьезный разговор. Меньше всего это удалось Ильину, когда попросил объяснить, что все это значит. Ветров объяснил.

— Ну, вы даете, ребята! — воскликнул Сергей. — Какое-то мальчишество, авантюризм, у меня слов нет…

Алишер сказал, что им слов и не надо. Пусть он только отдаст приказ об остановке движения войск.

— Да ты понимаешь, что говоришь? Или ты уже забыл про такие понятия, как дисциплина, приказ, присяга? Извини, конечно, за банальность.

Алишер извинил и спокойно изложил свои соображения, заключив: пора-де принимать мужественные решения и не быть винтиками. Постепенно до Ильина стало доходить, что товарищи настроены серьезно. Возможно, что они даже правы, во всяком случае, их порыв благороден, а в доводах много истины. Но это не повод, чтобы замахиваться на основы государственности, которые предполагают безусловное повиновение властям.

— Мы не замахиваемся, — сказал Алишер, — мы просто хотим, чтобы ты повиновался законной власти, а не кучке самозванцев.

— Для военного человека вся власть — это непосредственный начальник, для меня, стало быть, командующий округом. Все иное — от лукавого. Усложните эту простую схему, и начнется анархия, с чем мы уже сегодня столкнулись. О ее последствиях в военное время не стоит даже говорить.

— Почему же не стоит? — не выдержал Ветров. — Войны выигрываются не одним безропотным повиновением. Умные головы давно отметили, что покладистость начальника более важна для успешной карьеры, чем для победы над неприятелем.

— Зато другая умная голова говорила, что вся твердость воинского правления основана на послушании. И была эта голова не менее мудрая, ибо принадлежала Суворову.

Поскольку дело дошло до цитат и мудрых мыслей, пришлось подать голос и Лабутенко.

— Но ты ведь не солдат, чтобы все время говорить о послушании. Ты — генерал-лейтенант, ваше превосходительство. И Суворов в своих требованиях был не одинаков. Вспомни: «Солдату — бодрость, офицеру — храбрость, генералу — мужество». Вряд ли оно нужно, чтобы безропотно повиноваться непосредственному начальнику.

Ильин задумчиво оглядел салон и наткнулся на взгляд угрюмого десантника. Какое-то смутное видение промелькнуло перед его взором.

— Кажется, мы с вами где-то встречались?

— Встречались, — подтвердил тот, — под Кандагаром.

«Ах, Афганистан! Да, там было немало встреч».

Петров заметил равнодушный взгляд генерала и напомнил:

— Вы приказали мне взять один кишлак. Я подозревал, что «духи» устроили там ловушку, и предлагал проверку. Но вы очень торопились, настаивали, и в результате — двенадцать «ноль двадцать первых». Зря погибли.

Ильин стал припоминать. Действительно, был такой случай. В Кандагар прибыла группа журналистов, и ему предписывалось свозить их в селение, только что освобожденное бойцами афганской народной армии. Но те воевать не захотели, пришлось приказывать своим. Тогда действительно оказалось много убитых — тех самых «ноль двадцать первых», как они значились в сводках. Их пришлось спешно вытаскивать, прежде чем запускать журналистов. Но что значит зря? На войне напрасных жертв не бывает.

— Сожалею, — сказал Ильин, — или у вас ко мне претензии?

Петров скрипнул зубами.

— У меня к себе претензии, теперь мучаюсь и никак за ваш приказ не спрятаться.

В салоне стало тихо.

Ветров тяжело вздохнул и заговорил о том, что над каждым довлеет груз грехов и им, не приученным отдавать душу на покаяние, особенно тяжело. Но нужно хотя бы не прибавлять новых и сейчас не взять на себя грех пролития родной крови. Тут все страхи должны отступить.