Отчаянный корпус

— Друзья мои! Я тоже бывший офицер, провоевал четыре года, часто убивал, за то и награды. Но скажу: главное мужество не в этом. Главное мужество в том, чтобы не ударить, когда разрешают бить. Не выстрелить, когда приказывают стрелять. Оно доступно по-настоящему сильным людям. Таких у нас мало. Семьдесят три года только и знаем, что целимся друг в друга, и что же в итоге?

Старик сделал небольшую паузу и вдруг прочитал звонким помолодевшим голосом:

Все рядком лежат,
Не развесть межой.
Поглядеть: солдат.
Где свой, где чужой?
Белый был — красный стал:
Кровь обагрила.
Красный был — белый стал:
Смерть побелила.

Написано в двадцатом году, а мы до сих пор целимся.

Друзья! Проявите мужество и откажитесь стрелять в братьев. Не подчиняйтесь приказам хунты! Заявите об этом прямо, как подобает русским офицерам!

Голос Владислава Кирилловича дрогнул, наверное, не выдержал напряжения, однако эта дрожь подействовала сильнее металлического звона, чувствовалось, что слушатели готовы поддержать призыв, и не хватает малого. Тогда вышел Лабутенко и провозгласил:

— Слушай резолюцию. Офицеры полка осуждают применение вооруженной силы против мирного населения. Во избежание кровопролития они считают незаконным ввод полка в Москву до подтверждения такой необходимости законными органами власти. Так?

Офицеры отозвались нестройными голосами.

— Не понял. Поскольку темно и рук не видно, будем ориентироваться по звуку. Отвечать «да» или «нет». Согласны с такой резолюцией? Да? Не слышу. Да? Мало каши ели… Да?.. Оце гарно. Кто нет? Не слышу. Нет таких? И оце гарно… Уси разумилы? А замполит, где вин? Утек… ну и бис с им. Оставайтесь тута, а мы пийдемо дальше…

Он повелительно махнул рукой, призывая товарищей поспешить в дальнейший путь.

В машине царило веселое оживление.

— Ты чего под генерала Клименко стал работать? — спросил Алишер, вспомнив начальника суворовского училища.

— Не знаю, — пожал плечами Лабутя, — само нашло, я ведь украинской мовы не разумию. Вот чудно! Так представилось ясно, что мы на общеучилищной поверке, и генерал речь держит…

— Это и была поверка, — заметил Ветров.

Афганец дружелюбно ткнул в бок Владислава Кирилловича:

— Вы, батя, хорошо сказали: белого кровь покрасила, а красного смерть побелила. Кто написал?

— Цветаева.

— Баба? Вот не подумал бы…

Впереди опять засверкала россыпь огней, и Ветров сбросил газ.

— Интересно, куда пропал этот «металлист»? — сказал он, имея в виду замполита. — Так бесславно оставить поле боя! Мне-то подумалось, что такой будет стоять до конца.

— Может, и постоит. Впереди еще одна колонна, — отозвался Алишер.

Правая сторона шоссе была занята БМП. Фары высветили военного регулировщика, который показал им на обочину. Там стояли несколько человек. От них отделилась фигура в офицерской накидке.

— Ваши документы?

— А в чем дело?

— Ваши документы, — повторил он строгим тоном.

«Да это не инспектор», — подумал Ветров и тоже строго спросил:

— Кто вы такой и почему я должен предъявлять документы?

— Вопросы задаю я! — крикнул офицер и сделал знак, по которому машину окружили четверо солдат, по одному на каждую дверь. — Выйти из машины!

При таком оформлении команду, конечно, пришлось выполнить. Офицер показал им на освещенное перед машиной пространство и прошел туда сам. Лицо его было маловыразительно: глаза — плошки, нос — картошкой, рот — щелью, так обычно изображают деревенских Ваньков.

— Я офицер особого отдела Цыпляев. Все здесь или кто еще с вам?

Петров издевательски фыркнул:

— С вам! Говорить хоть бы выучился, Кострома.

Он попал в точку — нынче особый отдел действительно представлялся костромским парнем, а те всегда сердятся, когда им об этом напоминают, ибо, кроме всего прочего, кострома — чучело из соломы. Поди знай, какую букву имеют в виду насмешники, большую или маленькую?

Цыпляев смерил его гневным взглядом:

— Это откуда такой грамотей? Документы!

— А этого не хочешь? — Петров поводил перед ним согнутой рукой.

Взбешенный особист стал расстегивать кобуру и яростно крикнул:

— Руки за голову!

Петров смотрел с улыбкой и не спешил выполнить команду.

— Кому сказано?

Цыпляев принялся раздувать ноздри и, не отрывая горящих плошек, передернул затвор. Ну, сколько на это нужно? — доли секунды, а Петрову и их оказалось довольно — в результате молниеносного приема пистолет оказался на земле, а особист в кювете.

— Взять его! Чего стоите? — закричал он оттуда.

Солдат, бросившийся выполнять приказ, тотчас же присоединился к нему.

— Третьего ломаю! — предупредил Петров.

Желающих ломаться не оказалось. Он поднял пистолет и скомандовал выходить. Цыпляев неуклюже выбрался на обочину.

— Вы за это ответите, — хрипло выдохнул он.

— Уже и вежливости научился, — хмыкнул Петров. — И кто тебе про нас насигналил, не замполит ли?

— У меня была с нем беседа, — последовал уклончивый ответ.

— Ясно. И где сейчас этот сигнальщик?

— Поехал навстречу колонне.

— А с нами что хотел сделать?