Отче наш

Андрей пригибает голову, дыша свежими влажноватыми запахами, исходившими от ее просыхающего платья. В сердце оживает тихая, доверчивая нежность к Любаше и что-то безвольное, мальчишеское, навеянное вдруг смутными воспоминаниями о ласковых материнских прикосновениях.

— Ну все, — слышит он голос Любаши.

Андрей открывает глаза и, выпрямляясь, опять замечает темный шнурок на Любашиной шее.

— Люба, знаешь… Ты не обижайся на меня, — он указывает глазами на шнурок, — не пойму я, зачем тебе это? Понимаешь, странно как-то…

— Пусть, — отвечает Любаша, не подымая на него глаз. — Пусть… Кому как нравится. Ей вот, — кивает она в сторону удаляющейся лодки, — ничего не стоит выбросить крещенский знак… Ишь, вырядилась как, бесстыжая, а вечером опять в церковь придет и крестик нацепит.

— Что, и она? — изумляется Андрей.

Любаша поводит плечами:

— Оба они с Васильком крещеные. И его, видать, заставила снять, шалопутная.

— И многие в поселке ходят в церковь? — заинтересованно спрашивает Андрей.

Ему, выросшему в большом уральском селе, где церкви закрыли задолго до его рождения, просто странным это показалось.

— У кого душа лежит, те идут, — донесся тихий подрагивающий голос Любаши. — Насильно, конечно, никого туда не тащат, каждый себе хозяин.

Андрей покачивает головой:

— В какие только глупости человек не верит. Доску сунут в угол и бьют лбами.

— Вам-то, конечно, все равно, а людям… Не все же глупые в церковь ходят.

— Это в наш-то век, когда в космос человек забрался… — горячится Андрей, но Любаша властно перебивает его:

— Ладно, не надо спорить. Половики-то не успеют высохнуть, — и уже с мостков добавляет: — Век-то веком, а человек человеком.

«М-да… Вот где стена, которую надо пробить, прежде чем нам с Любашей начинать жизнь. Но как это сделать?..»

— Ну, что ты там? — зовет Любаша.

Он подходит и, помолчав, говорит:

— Понимаешь, нам все же надо с тобой потолковать.

Но Любаша, понимая, о чем будет разговор, глядит с укором:

— Не надо, Андрей…

— Знаю, что не надо, но… — он невесело вздыхает: — Скоро мне уходить от вас, надо что-то решать, Люба. Или ты вот так просто откажешься от меня, да?

— Не стыдно тебе?.. Мне больше никого не надо, знаешь и сам. Но маму бросить… — Любаша глядит на него доверчиво, с болью. — Нельзя так, Андрей. Надо как-то по-другому все сделать.

Андрей обидчиво пожимает плечами:

— Смотри, твое дело…

— Обидеть человека очень легко, Андрей. А зачем это нужно? Верить надо, что все уладится, и, может быть, не от нас это зависит. Ты понимаешь, о чем я… Как суждено, так в жизни все и будет. А уйти от мамы… Ведь она воспитала нас, жила только ради нас, даже замуж не вышла…

Оба умолкают, переносят половик и развешивают на прясле. Любаша возвращается к воде и опять принимается за стирку. Неспокойно у нее на душе. Дерзкий, затрагивающий самое тайное, сокровенное, разговор Андрея; улыбающаяся Лушка, безбоязненно сбросившая крестик, — все это настораживает и в то же время будит странно необычные мысли. Почему всевышний позволяет все это? Или это особое испытание для нее, Любаши? Ведь во власти господа, чтобы все было по-другому… Нет, нет, она хочет, чтобы Андрей говорил с ней, но пусть не трогает того, что от нее не зависит, чему судья один — всевышний.

А Лушка… Не верит Любаша, что пренебрежение к крещенскому знаку хорошо для той кончится.

— Эгей! — слышится с середины озера. Лушка стоит в лодке и машет рукой. Андрей поглядывает на Любашу. Она, распрямившись, усмехается:

— Иди, тебя же зовут…

А самой так и хочется удержать его, словно там, рядом с Лушкой, его ждет беда. Но, нахмурившись, пересиливает себя: бог весть что может подумать об этом Андрей.

— А ты не рассердишься, Люба?

Андрею хочется поплыть к Лушке: она знает, конечно, где шурфы, на лодке подплывут туда, и там он поныряет, осторожно разведает, что же находится внизу, под водой.

— Странный ты какой-то, — отводит глаза Любаша. — Разве я могу запрещать? Вот будешь мужем, тогда…

— А разве я не муж, да? — ласково щурится Андрей. — Что-то быстро отказываешься, Люба.

Она смущенно взглядывает на него:

— Ладно уж… Быстрей только, а то я домой уйду.

Но Андрей верит: нет, она не уйдет… Он торопливо ринулся в воду, а вынырнув метрах в шести от мостков, оглядывается туда, где стоит Любаша. Она замерла, словно забывшись, наблюдая за ним, и во взгляде ее — ласковом и теплом — сквозят одновременно и смятение, и нежность.

Берег уходит, отодвигается от Андрея все дальше и дальше; вокруг раздольно, без единой волны, раскинулась водная ширь. Лишь там, где покачивается лодка Лушки, из воды торчит небольшим островком камыш. Желтовато-зеленые стрелки его уже различимы Андрею; все близится лодка, в которой стоит, помахивая рукой Лушка. Братишка ее, Василек, заметив подплывающего Андрея, вскакивает на корму, стоит мгновение, размахивая руками, потом прыгает в воду, озорно крикнув Андрею:

— А вот и не поймали!