Наша мама, сестричка, была человеком очень терпеливым к физическим страданиям и боли, которую она предпочитала перебарывать самостоятельно. Зато была душевно очень ранима и довольно легко обижалась, хотя и старалась это скрыть. Это почти диаметрально противоположно образу, описанному в исповеди тобой. Этот дурацкий стоицизм к физическим страданиям и привычка пытаться все перебороть запутывала иногда не только ее саму, но, главное, и меня, потому что я никогда не знал, как относиться к употребляемой ей фразе «нет сил» или «нет прыгучести», и считать ли это признаком просто хандры или симптомом настоящего заболевания, ведь мама продолжала, несмотря ни на что, вести себя как обычно. Путало это и лечащих ее врачей, обращаться к которым, как и к любым другим, она ужасно не любила.
Если помнишь, Катя, я начал свое открытое письмо со ссылки на разговор с матерью, в котором она советовала не читать твою исповедь. И у нее был тогда ужасный голос, который, как она полагала, объяснялся тем, что была полностью выбита из колеи твоим произведением. Одновременно она жаловалась на какие-то непонятные боли справа в области нижних ребер, вроде бы, по мнению доктора, объясняемыми межреберной невралгией. С другой стороны, этот же врач порекомендовал на всякий случай сделать УЗИ живота. А мама продолжала чувствовать, что у нее совершенно нет сил, а такое бывало и раньше, когда она чересчур перерабатывала, или очень редко, когда случалось нечто внешнее из ряда вон выходящее и неприятное. Найдя себе объяснение, почему плохо себя чувствует, мама перестала обращать внимание на общее недомогание и постаралась забыть о боли в правом подреберье. Кончилось это тем, что батюшка, когда ей уж стало совсем невмоготу, чуть ли не силком потащил ее на ультразвук, и там были обнаружены камни в желчном пузыре. Но мама, что на нее похоже, опять особо жаловаться не стала. Ей было сказано, что необходимости в срочной операции нет, ее можно сделать, когда общее самочувствие улучшится. Но улучшение не происходило. А время шло. И только на сделанной позднее компьютерной томографии был обнаружен абсцесс, в связи с которым она была срочно прооперирована.
Абсцессы печени – штука редкая. А уж такие, которые развиваются как осложнение воспаления желчного пузыря в наши дни не встречаются практически вообще, потому что холециститы диагностируются и лечатся так же легко, как насморк. Мама, по-видимому, оказалась таким редким случаем. И было это результатом нескольких факторов: 1) клиника острого калькулезного холецистита была затушевана общим плохим состоянием, вызванным душевной травмой, нанесенной, Катя, твоим произведением, 2) симптомы были неправильно интерпретированы как самой мамой, так и пошедшими у нее на поводу врачами, и 3) следствием вышеизложенного было то, что холецистит был диагностирован поздно и успел привести к развитию абсцесса печени.
Но операция была сделана успешно, и мама пошла было на поправку, но не совсем. В течение всего послеоперационного периода у нее продолжались подскоки температуры, что говорило о «тлеющей» инфекции, но антибиотики она не получала. Точнее, получала, да не те. Хирургами, великолепно выполнившими свою хирургическую часть, абсцесс был, с моей точки зрения, неправильно расценен как паразитарный, т. е. вызванный возбудителем, вообще не встречающимся ни в Москве, ни в центральной России, в связи с чем был назначен соответствующий антибиотик, который не действует на микроорганизмы, характерные для острого холецистита. Скрытая инфекция продолжала развиваться и дала о себе знать в день смерти, когда у мамы произошел сосудистый коллапс.
Мама умерла не от сердечной недостаточности, а от септического шока, приведшего к сердечной недостаточности. Если бы мама не была выбита из колеи и не чувствовала себя плохо из-за твоего, Катя, произведения, холецистит мог бы быть диагностирован и пролечен вовремя, и всех остальных последствий, вероятно, можно было бы избежать. Обвинять тебя, Катя, в маминой смерти бессмысленно. Это – как падение в пропасть, но ты маму туда не толкала. Но, уверен, что подвела к краю именно ты.