Отчий дом

И была еще защита кандидатской диссертации, которую ученый совет одновременно зачел как докторскую, незабываемые дни победы в Сталинградской битве, дни, которые он переживал особенно остро, особенно радостно еще и потому, что жил тогда безвыездно за границей, вдали от Родины, окруженный не только друзьями, но и открытыми и скрытыми врагами, общаясь в силу служебных обязанностей преимущественно со служащими большого дипломатического корпуса, олицетворявшего здесь почти весь мир. И… нужно же было оказаться именно там, дождаться великого дня этой победы и испытать чувство огромного счастья при виде того, какой открытой, искренней радостью засверкали вдруг глаза друзей, как просветлели их до этого озабоченные, встревоженные и опечаленные лица, и какие кисло-сладкие, какие льстиво-кривые улыбочки появились на лицах врагов и тех, кто прикидывался «другом»…

Ну, конечно же и день великой, окончательной нашей Победы!.

И те знаменательные дни в Нью-Йорке уже через двенадцать лет. Дни, когда советский гражданин в Америке, где бы он ни появился, непременно вызывал восторг и удивление. И сам он в эти дни куда бы ни заходил, в табачный магазинчик или на высокий дипломатический прием, всюду при его появлении лица прояснялись, большие пальцы правых рук поднимались вверх, и вокруг него и вслед ему звучало веселое и восторженное: «Шпутник! Шпутник!» И Лысогора от этих искренних приветствий охватывало чувство радости и гордости за свою Советскую страну!

…Целую вечность, почти полгода, тянулось беспрерывно умопомрачительное, безумное счастье, пережитое им в конце той зимы и весной в Петриковке! Целых полгода ходил он по земле будто во хмелю. Полгода лихорадило его счастье первой большой любви, счастье, сопутствовавшее им все дни неутомимой работы по переустройству деревни в год великого перелома, который, подобно могучему весеннему половодью и буйному ледолому, властно, с грохотом, шумом и громом прокладывал дорогу новому, никем до этого еще не изведанному и беспощадно крушил, сметал со своего пути все отжившее, старое. Полгода, шесть месяцев, в течение которых он если и пожалел раз или два о чем-то, так только о том, что в то бурное время работал не в родном селе, не в своей Терногородке. Хотя и это не имело никакого значения, ибо это бурное половодье разливалось тогда по всей необозримой стране!

Давно уже исчезли за темными лесополосами, холмами и перелесками, угасли в сплошном снежном кипении старгородские огоньки, а он все еще стоял в узком коридорчике вагона, вспоминал, заново переживал ту далекую зиму, ту весну, мысленно видел далекое заснеженное село Петриковку, вспоминал и, в который уж раз в своей жизни, переживал все это с тихой грустью и сладко щемящей болью в сердце. Ничто сейчас не в силах было оторвать его от этих воспоминаний! Ни молоденькая проводница, предложившая чай, ни горячий, обжигавший пальцы и губы, ароматный чай, который он пил, возвратившись в свое купе. Экспресс летел сквозь ночь и снежную метель, нигде не останавливаясь, с ходу минуя небольшие станции и полустанки, так быстро, что лишь на один миг вспыхивали за окнами вагона тусклой желтоватой россыпью огоньки и, мигнув, сразу же и угасали в ночной, разбавленной снегопадом темени. И где-то там, впереди, может через час-полтора, будет станция Скальное. И экспресс, возможно, пронесется мимо нее не останавливаясь, как не останавливался он до этого уже на нескольких больших и малых станциях.

А остановится… Лысогор не знал и почему-то не хотел спрашивать у проводницы, где будет первая остановка. Да не все ли равно, на какой Знаменке или Мироновке он остановится! Все равно ведь остановится. И тогда с заснеженного перрона, облепленные первым, густым и влажным пахучим снегом, шумные, звонкоголосые, возбужденные и этим снегом, и минутой посадки, живо переговариваясь друг с другом, стуча дверями купе, ворвутся в вагон новые пассажиры, незнакомые и совсем для него неинтересные, чужие люди. Войдут, начнут располагаться, о чем-то спрашивать. И нужно будет, отрываясь от своих дорогих сердцу воспоминаний, отвечать на совершенно ненужные им, поставленные от нечего делать праздные вопросы: «А далеко ли едете?», «Откуда вы?» Нет, ему сейчас не хотелось ни новых знакомств, ни разговоров. Он был сосредоточен в самом себе, жил своим прошлым и не хотел, чтобы кто-то случайно выбивал его из этого настроения.