Отчий дом

— Может, и выйду, — сказала задумчиво Настасья Петровна. — А забыть не могу, не могу, Павлуша. Этот-то Белесый, Запечник-дезертир, что мужа моего утопил. Все ходит, все бродит по полям, нет спокойствия ему. Зверь. Нечистая сила. Один. Не принимают его люди. Век свой тянет.

— Запечник?! — нахмурился я.

— Так и ты его уже знаешь?

— Страшный тип. И низкий до трусости. Гнал меня по лесу, хотел потешиться. Повстречались с ним, — отвечал я.

— Так вот же: он порешил моего мужа… — И Настасья Петровна нахмурилась, но только на мгновение.

— Ищу дом. Но главное, и не дом — место ищу…

— Найдешь, найдешь дом. И место по душе найдешь.

— Он теперь наш, — сказал, улыбаясь, Павел. — Будет теперь поминать нас всю свою жизнь, это я уж вижу; найдем мы с ним дом и сами потом отстроим, обновим.

— Да вы, может, и нашли, — сказала Настасья Петровна. — А вам самим пока ничего не выстроить, потому что дом строится не наспех и не одним человеком. Я вам расскажу, как строил человек со сродниками своими дом целых тринадцать лет и все же выстроил его. Слушайте.

Построил он дом из дерева, длиною во сто локтей, шириною в пятьдесят локтей, а вышиною в тридцать локтей, на четырех рядах дубовых столбов, в основание положили бревна дубовые и камни большие. И двор был велик, огорожен кругом тремя рядами тесаных камней и одним рядом бревен, внутренний двор — палисадником. И потом хозяин пригласил художников, вот как ты, Павел, и медников, и краснодеревщиков и попросил разукрасить все внутри и снаружи. Из дерева, меди и других разных вещей и красок сделали они рисунки и плетения: и гранатовые яблоки, обвитые листьями, и наподобие лилий, и цветы разные — весенние, летние и осенние, и стебли зимние, и виноградные гроздья, и яблоки, и огурцы с усиками, и всех видов листья деревьев — и дубовые, и липовые, и березовые, и ясеневые, и прочие. И там были изображены, и вылеплены, и резаны по дереву львы, волы. Смотрели они кто на юг, кто на север, или запад, или восток. Охраняли, смотрели. И еще там были балкончики и флюгера, и вымпелы, и колесницы летящие с конями… И сделали эти художники умывальники из меди, и лопатки, и чаши, и тазы для нужд умывания, питья и еды. А женщины посадили цветы, чтобы благоухание было кругом… — Настасья Петровна сама оборвала себя, сказала весело: — Вот как все это только начиналось, вот как все делалось. А до свадьбы было далеко, далеко… — проговорила так, как будто утаила от меня то, чем должна кончиться сказка.

Мы сидели молча, и Настасья Петровна не заговаривала. Солнце выглянуло из-за туч и снова скрылось, показав, что дело идет к вечеру.

— Пора и нам собираться, — сказала Настасья Петровна, — пока-то мы еще к Аннам дойдем.

— Ты как будто на нас сон навела, — сказал Павел. — Видишь, и гость притих. Далеконько он забрался, долгий он путь проделал к нам. Да что же, Настасья Петровна, давай и собираться, нас там, пожалуй, заждались.

Когда мы пришли к Аннам, в доме нас встретили Анна-старшая с Марьей и Аня-учительница. Она собирала свои книги и тетрадки со стола, была смущена. Нас не стали ни о чем расспрашивать, а тут же отправили в баню. Павел тянул в баню, торопил, чтобы мы поспели к приходу гостей. А каких, не говорил, но я-то знал, что все дело в Елене, что и она теперь скоро должна появиться.

В бане сухо, жарко, чисто. Пахло березой и дубом. Воды было вдоволь.

— Вновь я посетил… тот уголок земли… — декламировал Павел, похлестывая себя по бокам веником березовым.

Я еще поддал из ковша на каменку, и все зашипело, задышало жаром.

— Хорошо, на славу! — поддержал меня Павел. — Ну и сходили мы с тобой… Я-то сомневался, думал, блажь у тебя какая-то в наших-то местах обосноваться, а теперь вижу, цель как будто у тебя серьезная, а? — он явно шутил. Я же о другом думал, я боялся теперь встречи с Еленой, наверное, не хотел предстать в роли ухажера, я не хотел быть в этой роли, не играть сюда приехал.

Мы вышли из бани. Воздух в саду был упоителен, полон последних запахов осени, луна в красных про-жилах висела на горизонте. В окнах дома горел свет, там ради нас собрались люди.

Мы шли по саду мимо вишен, мимо колодца с журавлем. Я отстал от Павла, оглянулся окрест. Вдруг какой-то запах, дуновение прохлады, прелость листьев напомнили мне детство мое: тишина ночи при свете звезд, и ветер шелестящий играет то теплыми, то холодными струями, и мы в страхе идем садами по теплой земле, ликуя от этого ночного страха…

— Ты чего стоишь? — послышался издалека голос Павла. — Пошли, застудишься.

Голос этот оборвал, нарушил прошлое, но и соединил теперь мое прошлое навсегда с этим садом, с этой местностью, с рекой, что текла где-то совсем близко, с этим домом.

Но самое удивительное было потом, когда я вошел в дом. Вы, может быть, не поверите, да я и сам поверить не мог — остановился на пороге, зажмурил глаза в первое мгновение. Это выглядело, наверное, смешно, когда снова открыл их, даже головой потряс, чтобы избавиться от наваждения: за столом сидела величавая Елена в соседстве с моим другом Савелием.