Отчий дом

Но легче сказав, чем сделать. С чего начинать? Не кисточкой же сметать всю крышу в поисках пролома! Я рассчитывал на удачу. Надеялся, что перед коньком должно быть слуховое окно. Вернулся к моей стоянке, взял одну лыжу и снова пополз к коньку. Лыжа оказалась хорошим орудием. В несколько приемов очистил козырек крыши и опустил ее книзу. Лыжа стукнулась о стекло. Я достиг своего, но пока что рано было торжествовать. Надо было пробраться на чердак. А если там нет настила, то придумать что-нибудь еще. О своем открытии я пока не стал говорить Савелию. К тому же я мог и не пролезть в это слуховое окно… Я копошился, как муравей, был терпелив и настойчив. «Как ты там?» — слышал я время от времени голос Савелия и не откликался. Когда разбил стекло и выломал раму, снизу раздался крик Савелия: «Что случилось?» Но и тут я промолчал. И только когда протиснулся в пролом, увидел, что настил на месте, там, где ему надлежало быть. Ликования, однако, не возникло, крикнул Савелию:

— Не двигайся, будь у печки, Савелий!

— Теперь можешь не кричать, — отозвался он, и эхо несколько раз вернулось мне его голосом. — Я тебя и так вижу.

Я опускался ногами вперед и наконец свалился на копну сена, пыльного, ветхого. Спичку бросить — тут все разом всполыхнет. Я приподнялся, протер глаза. Весь сеновал был предо мною в провалах, трещинах, местами запорошенный снегом. Почти сразу увидел рюкзак, а чуть правее от него — провал и лицо Савелия, освещенное фонарем.

— Савелий, я с тобой! В каком месте у тебя лестница? Я нашел рюкзак.

— Это хорошо. — В голосе Савелия не было уверенности. — Не советовал бы тебе спускаться сюда… Здесь, понимаешь ли, как будто затягивает… Как будто что-то давит, и никуда двигаться не хочется…

— Как же это так? Что ты говоришь?! Ну хорошо, я не буду спускаться, хотя мне любопытно… Но ты-то подниматься собираешься?

— А может, здесь заночуем? — сказал он вдруг.

Что-то с ним творилось неладное, надо во что бы то ни стало вытащить его. Но тут же я подумал: почему бы нам не заночевать здесь? И вспомнил о трубах, торчащих из-под снега… Целая деревня, и, может быть, кто-нибудь жил еще рядом…

— Почему не отвечаешь?

— Я говорю тебе, Савелий, что целая деревня под снегом.

— Ты видел?

— Ну конечно. И трубы, и крыши… И кажется, кто-то еще живет…

— А нам-то что до этого? Нас ведь никто не приглашал…

Как поступить в подобном случае? У меня голова шла кругом. Какая-то дьявольщина, да и только. А ведь там, на вольном просторе, уже начало садиться солнце…

— Послушай-ка, что я тебе прочитаю, — раздался снова голос Савелия. — Ты слышишь меня, тебе там удобно, наверное, на сене?

— Удобно.

— Ну вот, сиди и слушай. «Добрый день, мама! С приветом твоя дочь Надежда. Мама, решила написать тебе письмо, хотя от тебя и не получила ответа. Я просила тебя выслать мне платье, которое шила Любка, но если не выслала, не надо высылать, уже поздно. Вчера была у нас лабораторная практика, я сдала на пять, конечно, очень боялась. Сейчас пришла с занятий и пишу. Вчера ходила в театр. Скоро, надеюсь, буду дома, заеду за Тонькой в Солигалич, и приедем вместе. Ну ладно, пока, на этом заканчиваю писать…»

— А вот еще письмо, — сделал ремарку Савелий, — если не устал, послушай: «Добрый день, мама! С приветом твоя дочь Надежда. Мама, решила написать тебе еще одно письмо, хотя от тебя ни одного не получила. Я тебе шлю письмо за письмом, а ты мне не отвечаешь. Попросила бы дядю Митю, написал бы как-нибудь. За столько-то времени ни одного письма… А если я вообще останусь здесь, в Костроме, тоже не будешь писать? Ну ладно, что поделаешь. Жду каждый день, но не получаю от вас ни привета, ни ответа. Тоньке тоже написала, но ответа тоже нет. Чужие шлют письма, а свои никто, точно и родных никого нет, до чего обидно за вас. Ну ладно. Не знаю только, приезжать ли к вам. Вы, верно, мной не нуждаетесь. Сейчас вечер, уроки выучила, время свободное, решила написать письмо. С этого письма больше писать не буду. Вот вроде и все. А сейчас ложусь спать. Приеду домой, как только получу диплом, и сразу же буду уходить, поеду устраиваться. Пока, до свиданья, Надежда».

Была долгая пауза, потом Савелий сказал:

— Слышал все? Что скажешь?

— Печальная история, вот что я скажу.

— Не только печальная… Почему письма оставили, не взяли с собой?

— И ты хочешь оставаться в этом доме?! — я уже думал, какие мне силы применить, чтобы вытащить оттуда Савелия. — Пошли скорее, лестница твоя хорошо укреплена, я вижу, поднимайся!

— Я не хочу, — сказал низким голосом Савелий. — Здесь какая-то жизнь… мне хочется понять…

Я подошел к лестнице, уже не боясь за себя, что провалюсь, застряну, поломаю себе ноги…

— Савелий, я прошу тебя, поднимись. Мы отыщем сейчас дом, где живут люди. А потом ты можешь прийти сюда и еще раз посмотреть…

Савелий вздохнул и стал медленно подниматься по лестнице. Таким я еще не видел его, что-то с ним случилось. Он перебросил мне лыжи, потом перевалился сам. С большим трудом мы выпихнули рюкзак из слухового окна и вылезли сами.