Отчий край

– Не надо нам такого командира!.. Катись на полусогнутых!.. Бывшему офицеру не подчинимся!.. К черту!..

– Товарищи!.. Тихо!.. – попробовал призвать партизан к порядку Прищепа, но никто не хотел его слушать. Люди распалялись все больше и больше, видя, что он продолжает невозмутимо стоять на трибуне. Роман решил прийти к нему на помощь. Он шагнул вперед и закричал:

– Ребята! Да чего же вы в самом деле? Перестаньте бузить! Плохого командира главком к вам не пришлет. Выходит, он знает товарища Прищепу с самой лучшей стороны…

Увидев, что Роман что-то кричит, партизаны постепенно умолкли и стали слушать. Говорил Роман долго, но не совсем искренне. В душе он был доволен, что ребята не подкачали и сбили спесь с Прищепы. Это льстило ущемленному самолюбию Романа. И говорил он только для того, чтобы показать свою полную непричастность к разыгравшемуся скандалу. Партизаны хмурились, ворчали, но не перебивали его.

Прищепа, решив, что все в порядке, снова выступил вперед, закрывая собой Романа.

– Есть ли у вас какие-нибудь жалобы на старого командира?

Этот совершенно неуместный в таком положении вопрос показался оскорбительным Роману и взорвал всех партизан.

– Слезай с трибуны, недорезанный! Катись туда, откуда явился! – раздались со всех сторон угрожающие крики.

На этот раз Роман не захотел их унимать. Слишком велика была его обида на Прищепу. Партизан стал уговаривать поднявшийся на трибуну Матафонов. Егор Кузьмич понял, что это уже настоящий бунт, который не доведет до хорошего. Ему было известно, что у главкома Блюхера суровый характер и тяжелая рука. Партизанский анархический душок он выколачивал из бойцов, не останавливаясь ни перед какими мерами. Он готовил армию республики к боям за освобождение Приморья и приучал ее прежде всего к железной дисциплине.

– Партизаны! – крикнул Матафонов. – Все вы меня знаете. Я вам худого не скажу. Как хотите, не одобряю я вашего поведения. Это же форменный бунт, анархия, чтоб ей сдохнуть Не забывайте, что вы теперь не партизаны, а народоармейцы. Если не подчинитесь приказу главкома, вас силой заставят. А это будет на руку только нашим врагам.

Шум снова утих. На трибуну поднялся молодцевато подтянутый Мишка Добрынин.

– Разреши слово сказать? – обратился он к Роману.

– Обращайся к товарищу Прищепе, – ответил Роман. – Я же не командир больше.

Прищепа, обманутый бравым видом Добрынина и его добродушной усмешкой, разрешил ему говорить. Мишка сбил на затылок папаху, решительно шагнул вперед.

– Товарищи партизаны! – заорал он на весь плац. – Что же это такое деется? Заслуженного и проверенного командира снимают и суют на его место бывшего офицера Правильно это, я вас спрашиваю?

– Неправильно! – дружно отозвался весь полк. Прищепа налился кровью, Матафонов схватился за голову, а Роман зло усмехнулся.

Ободренный Мишка продолжал:

– Может, Прищепа и лучше знает военное дело, чем наш Улыбин, да только неизвестно, кому от этого польза – мировой революции или международной гидре. Правильно я говорю?

– Правильно!.. Режь, не стесняйся!..

– Я предлагаю не подчиняться и просить, чтобы нам оставили старого командира, в семи кипятках варенного, пытанного и перепытанного. А товарищ Прищепа пусть возвращается в штаб и доложит об этом. Правильно я говорю?

– Правильно! – снова согласно отозвались бойцы и начали горланить сильнее прежнего. Потом сотня за сотней повернулись налево кругом и двинулись с плаца к казармам.

Растерянный и возмущенный Прищепа обернулся к Роману, с бешенством в голосе сказал:

– Ловко вы все подстроили. Я, конечно, немедленно отправляюсь в штаб и обо всем доложу. Думаю, что вам от этого не поздоровится. Товарищ Блюхер сумеет навести порядок в полку.

– Ты мне эти гадости не говори! – оборвал его Роман. – Ничего я не подстраивал. Надо было самому умнее быть. Нашел время рассказывать о своем прошлом. Мог бы свою исповедь до другого раза отложить.

Когда Прищепа и его спутники ушли на станцию, к Роману подошел торжествующий Мишка.

– Ну, как оно получилось? Прокатили Прищепу на вороных?

– За каким ты чертом высказываться полез? Дубина ты этакая! Теперь беды не миновать. И тебя и меня могут под суд отправить.

– А как же мне было молчать, Роман Северьянович? Ведь ежели бы один Прищепа из офицеров был, это бы еще ничего. С ним и другой явился. Того здесь двое наших узнали. Раньше он у Семенова служил – сотник Макаров. А как он теперь в красных оказался, это еще надо проверить. Ребята о нем шибко худо говорят. А ты – под суд!

– Это правда? – спросил повеселевший Роман.

– Ребята клянутся и божатся, что правда.

– Ну, тогда у нас есть козырь про запас. Пусть ребята напишут заявление об этом Макарове. Как приедет комиссия разбирать наши дела, надо ей это заявление и вручить.

Расстроенный всем случившимся Матафонов посоветовал Роману немедленно ехать в штаб НРА и, если возможно, опередить Прищепу. Роман вскочил на коня и понесся в Читу.

Когда он явился к Острякову, Прищепа уже был там.

Не ответив на приветствие Романа, Остряков напустился на него с разносом: