Отчий край

Он ударил коня нагайкой, гикнул и помчался вскачь, упиваясь снежным простором и ветром, жгучим раздумьем и буйным желаньем, какого до сих пор не знал и не ведал. Сорвав из-за плеча винтовку, он на всем скаку расстрелял заложенную в ней обойму.

Привела его в себя потная конская шея, от которой валил сизый пар. Тогда он сразу услышал тяжелое дыханье взмыленного коня и скрип снега под его копытами. Семен остановился, обругал себя дураком и начал виновато и ласково трепать коня по мокрой шее.

И тут внезапно пришла ему в голову заставившая его вздрогнуть мысль. Он вдруг подумал, что виновато во всем вино. Может, будь Людмила Ивановна трезвой, никогда бы не случилось того, отчего теперь безумствует и ликует Семен. Может, сейчас она проснулась, вспомнила все и раскаивается, клянет и ругает себя. Когда они расставались, Людмила Ивановна велела ему идти и хорошенько подумать обо всем. Уходя, он спросил, как же теперь у них будет, и тогда она сказала ему, что разговаривать об этом не время. У нее болит голова, ей смертельно хочется спать. Пусть он лучше приходит к ней вечером. Но потом вдруг передумала и сказала:

- Нет, лучше приходи через три дня. - И выпроводила его за дверь.

"Прогнала она меня, а я и не сообразил тогда этого. Ясно, что не придала она этому никакого особенного значения. Три дня ждать... Не похоже что-то на настоящую любовь?"

Это было так страшно и больно, что Семен круто повернул коня назад, безжалостно стегнул его и поскакал в поселок. Он решил сейчас же поехать к Людмиле Ивановне и попросить ее честно сказать ему, что такое было с ними.

Вернувшись, он увидел полные народу улицы и вспомнил, что сегодня воскресенье. Это сразу охладило его, и он поехал дальше шагом, здороваясь со стариками, парнями и девками, катающими на дороге бабки. А когда увидел, что с бугра у школы катаются на коньках и в санках школьники, он повернул коня домой.

"Ладно, - сказал он про себя. - Приеду через три дня. Как-нибудь вытерплю, а там поговорим, разберемся, что к чему".

Зарекся и не вытерпел. В тот же день поздним вечером он стоял на школьном крыльце и осторожно стучал в дверь. Ему открыла сама Людмила Ивановна. Она испуганно вскрикнула, потом на одно мгновение припала к нему и сказала:

- А я решила, что ты не придешь, и жалела... Почему так поздно?

- Не хотел никому на глаза попадаться.

- Это правильно, - согласилась она. - Нам надо быть очень осторожными.

Она взяла его за руку и провела в кухню, где топилась плита и горела свеча в медном подсвечнике.

- Раздевайся, раздевайся, - нетерпеливо говорила она. И только он разделся и прошел следом за ней в комнату, как она снова припала к нему. И сразу он забыл о всех своих сомнениях и тревогах, обнял ее, поднял на руки и дальше ничего не помнил.

Когда усталые и счастливые, пришли они в себя, Людмила Ивановна спросила:

- Чем же ты занимался сегодня?

- Одно у меня было занятие. О тебе думал... Надо мне поговорить с тобой.

- О чем? - поцеловав его в щеку, спросила Людмила Ивановна. Он взял ее руку, поцеловал в ладонь, приложил потом ее к своей щеке и сказал:

- Да все об этом самом... Как же теперь у нас с тобой будет?

- Как надо, так и будет.

- А все-таки как же?

- Будем встречаться, если ты этого хочешь. Но только так, чтобы никто ничего не знал.

Семен разочарованно вздохнул:

- Жениться, значит, не будем?

- Пока нет... Да не вздыхай ты, пожалуйста, так тяжело. Ты выслушай меня.

- Выходит, я правильно думал, что вино во всем виновато. Трезвая бы ты и близко не подпустила меня.

- Вот как! - отшатнулась от него и побледнела Людмила Ивановна. Значит, ты думаешь, что я была пьяной... Да как ты смел об этом подумать, Семен Евдокимыч? За кого ты меня считаешь? Была я в здравом уме и твердой памяти. Чего я давно хотела, то и сделала. Я давно отношусь к тебе не так, как к другим. Только ты этого не хотел замечать.

- Это правда? Людмила, голубушка! Да прости ты меня, дурака несчастного. Я ведь не хотел тебя оскорбить. Я ведь тебя с собой и равнять не смел. Я на тебя и глядеть-то боялся, думал: хороша Маша, да не наша...

Слова его дышали такой искренностью, что Людмила Ивановна снова доверчиво склонилась к нему, ласково потрепала по щеке:

- Эх ты, милый мой простофиля! Я никакая-то там особенная. Я такой же человек, как все, такая же одинокая, как ты. И тебя я считаю не хуже, а лучше меня. Понимаешь ты это?

- Ну, спасибо, Людмила, роднуша ты моя! А почему же, ежели все так, нам не пожениться?

- Да подожди ты с этой женитьбой... Ты подумай, как мы с тобой жить будем, если возьмем да и поженимся завтра? Взять тебя к себе в школьную квартиру я не могу. Над тобой тогда будут смеяться, скажут, ушел на содержание к жене. Перейти к тебе я ни за что не соглашусь. Я удивляюсь, как ты сам до сих пор там живешь. Надо же все-таки думать о себе чуточку побольше. А потом ты мне скажи, сколько ты получаешь зарплаты?

- Нет у меня никакой зарплаты. Дают мне от общества три пуда муки на месяц да коню овса два пуда.