Отчий край

- Зимой и у нас с расстройством несладко жить. Тоже пока за баню или амбар бегаешь, все на свете проклянешь, - сказал Гавриил и зябко поежился от неприятных воспоминаний.

- То-то и оно! - сказал Василий Андреевич. - Конечно, уборная - это мелочь. Но вот из таких мелочей и складываются наши житейские удобства... Теперь, когда мы победили в гражданской войне, все силы бросим на борьбу с разрухой и голодом, с нищетой и отсталостью, доставшимися нам в наследство. Начнем, конечно, не с уборных. Об этом пока и говорить нечего. Прежде всего нам нужен хлеб. Будет хлеб для наших рабочих - задымятся у нас заводы и фабрики, заработают рудники и шахты. Мы вот здесь за годы гражданской войны забыли, что такое керосин. В деревнях у нас сплошь и рядом освещаются лучинами да жирниками. А в России этого керосина можно столько добывать, что его на весь мир хватит. То же самое можно сказать про хлеб и про мясо. Страна у нас, Ганька, большая. В ней все есть, чтобы сделать ее богатой, а весь народ сытым, грамотным и счастливым. И наша рабоче-крестьянская власть добьется этого. Пока же у нас очень трудное положение, тяжелая нищенская жизнь. Слыхал ты что-нибудь про голод в Поволжье? Нет? А голод был страшенный. Случилась засуха, хлеб у крестьян не уродился, и начали целые деревни вымирать от голода, от сыпняка.

Из носка чайника ударила сизая струйка пара, потом начала подпрыгивать крышка.

- Ну, кипяток готов! Пойдем ужинать - и на боковую.

За ужином Василий Андреевич, видя, что Гавриил почти ни к чему не притронулся, окончательно убедился, что он где-то успел подкрепиться. Пряча в усах усмешку, он спросил:

- Кого же ты все-таки встретил сегодня?

- Да одного знакомого партизана.

- И он позвал тебя в столовую или харчевню?

- Позвал.

- Ты, конечно, не мог отказаться и пошел с ним?

- Пошел.

- А потом у твоего знакомого не оказалось денег. Он попросил уплатить за съеденное и выпитое тебя. У тебя же с собой ничего не оказалось. Пришлось тебе бежать за деньгами и выбросить их собаке под хвост. Верно ведь?

- Почти так! - вынужден был признаться Ганька. - Ты прямо как в воду смотришь. Можно подумать, что с нами был... Только одно не угадал. Уплатить мне не пришлось.

- Это почему же? - удивился в свою очередь Василий Андреевич.

Тогда Гавриил, не называя Гошки, рассказал ему все, что случилось с ними в китайской харчевне.

- Вот видишь, в какую ты неприятную историю влип? Если бы китайцы вас задержали да доставили в милицию, был бы позор и тебе и мне. Нехорошо, брат, нехорошо! Ладно еще, что твой знакомец проявил в от* ношении тебя благородство. Он мог выйти, скажем, в уборную и смотался бы потихоньку, оставив тебя расхлебывать всю эту некрасивую историю. Хорош бы ты тогда был!.. Нет, рано ты по съездам ездить начал. В городе легко с пути истинного сбиться... Днем мы с тобой про Гошку Пляскина вспомнили. Очень храбрый, способный и честный парень! Был он в Амурской дивизии лучшим подрывником. Мне о его лихих делах Дмитрий Шилов рассказывал. А вот приехал Гошка сюда в прошлом году и тоже чуть было с пути не сбился. Начал выпивать со стариками партизанами, шататься по всяким обжоркам. Пришлось нам за него взяться. Устроили его с грехом пополам в военное училище, долго пришлось хлопотать за него. Зато теперь он учится, и ничего плохого о нем я не слышу. Говорят, мечтает он на военного инженера выучиться.

Едва дядя заговорил про Гошку, как Гавриил почувствовал, что у него начали гореть щеки. Он невольно отвернулся, уставился глазами на коврик с оленем. Василий Андреевич, ничего не замечая, продолжал:

- Завтра я позвоню Гошке. Скажу, что ты здесь. Надо вам повидаться. Он тебя здесь и в театр сводит и в городской музей.

Гавриил ничего ему не ответил.

Когда они уже укладывались спать, Василий Андреевич, сидя на койке, сказал: