Отчизны внемлем призыванье...

Старик Тургенев 30 марта 1861 года обратился с письмом к Александру Ивановичу Герцену и Николаю Платоновичу Огареву, и письмо это словно знаменует передачу эстафеты революционных борцов: «Хотя я и чувствую, что не имею довольно сил для действия на старом поприще, я не мог однако же не сказать Вам сих немногих слов о дальнейших подробностях освобождения. Вам предстоит славная обязанность дальнейшего труда, дальнейшей борьбы. Когда-нибудь народ русский узнает и Ваши подвиги, и Ваше горячее усердие к его благу, и благословит Вас признательным воспоминанием»[8].

С бесцензурной демократической печатью Герцена — Огарева были связаны декабристы Михаил Бестужев, Владимир Раевский, Матвей Муравьев-Апостол, Владимир Штейнгель, Николай Цебриков, Иван Якушкин, Иван Пущин, Александр Поджио.

Последний гостил в Лондоне у Герцена, очень подружился с ним, вспоминал о лондонском изгнаннике в своих мемуарах и в них же без обиняков называл себя сторонником крестьянской революции.

Мы упомянули о связи Пущина с герценовскими изданиями. Эти утверждения о «первом, бесценном» друге Пушкина можно подкрепить документом. 14 марта 1858 года из Москвы в Марьино пишет Пущину сын его соузника Якушкина — Вячеслав: «Герцена ничего нет под рукою. Что из его сочинений появляется в последнее время, то появляется так мимолетно, что не только списать, но даже и прочесть порядком некогда было. Взамен сочинений, посылаю Вам его изображение, снятое с год тому, и, как говорят, поразительно схожее»[9].

Подробность за подробностью, факт за фактом, документ за документом создают цельную картину жизни, деятельности декабристов-шестидесятников, способствуют пониманию их мировоззрения.

Но поиски ведут нас еще дальше.

Н. И. Тургенев. С портрета неизвестного художника.

И. Д. Якушкин. 1816 г. С портрета Н. Уткина.

Е. И. Якушкин. Литографированный портрет начала 1860 гг.

Иван Пущин — скромный, милый человек, отличавшийся исключительной добротой, мужеством и лишенный каких-либо претензий на собственную исключительность, до конца своих дней оставался убежденным и яростным противником крепостного права. В письме к М. И. Муравьеву-Апостолу от 16 марта 1858 года, хранящемся в Центральном Государственном архиве Октябрьской революции, он с искренним негодованием восклицал: «Уже самое преступление не развязать этого узла!.. Тогда (имеются в виду 20-е годы. — Н. Р.) шептались об этом, как же не радоваться, что теперь об этом говорят, пишут, вразумляют, убеждают, ищут исходной точки. Как жаль, что я Вам не могу теперь послать речь Александра Николаевича (Муравьева. — Н. Р.) при открытии комитета в Нижнем. Я ее послал жене, когда привезет, непременно сообщу. Писано с теплотой. Может быть, впрочем, Вы и читали»[10]. «Я читаю все, что пишут и печатают об этом вопросе»[11],— заверял там же декабрист.

Пущин становился тверд, неумолим, когда дело касалось официальной лжи о декабристах, гражданской фальши. Барон М. А. Корф, автор верноподданнической угодливой книги «Восшествие на престол императора Николая I», однокашник Пушкина и Пущина по лицею, называя себя старым приятелем «заговорщика», послал ему свою книгу с дарственным автографом. Пущин сообщает об этом тому же Муравьеву-Апостолу в письме от 23 августа 1857 года: «Корфова книга Вам не понравится — я с отвращением прочитал ее, хоть он меня уверял, что буду доволен. Значит он очень дурного мнения обо мне… Убийственная раболепная лесть убивает с первой же страницы предисловия — истинно мне жаль моего барона»[12].

Гавриил Степанович Батеньков — феномен в декабристском движении, «мещанин во дворянстве», исповедовавший в 50–60-е годы революционное просветительство, интересовал Николая Гавриловича Чернышевского. В отношении декабриста и вождя разночинной интеллигенции к фактам общественной и государственной жизни наблюдаются иногда прямые совпадения.

Корреспондент Герцена — декабрист В. И. Штейнгель — был близко знаком и дружен с революционером-разночинцем Н. А. Серно-Соловьевичем и называл юношу своим «внуком по духу». Штепнгель познакомил с Серно Батенькова. «Прошу тебя, мой друг-брат, — пишет он Батенькову в Калугу, — принять доставителя сих строк, как бы ты принял меня самого, даже с тою же доверенностью к его благородным чувствам. Это воспитанник Лицея под руководством моего сына: и стало быть, внук мой по духу»[13]. Интересно, что молодой Соловьевич вызвал сердечную приязнь не только Штейнгеля и Батенькова. Он был рекомендован Ростовцеву — председателю редакционных комиссий, занимавшихся подготовкой освобождения крестьян, Оболенским. «С рекомендованным тобою мне Серно-Соловьевичем я познакомился; он у меня был и мы с ним побеседовали; я нашел в нем образованного и приятного человека»[14],— писал 23 сентября 1859 года декабристу довольно сдержанно «юный Иаков», как едко называл службиста Ростовцева Герцен.