Отчуждение

Горы — это каменная гряда протяженностью в вечность, раздельная граница между небом и землей.

Бескрайняя полоса однотонных похожих как один серых мрачных монолитов, пологих хребтов, отвесных скал, изрешеченных временем и буйством беспощадных стихий, засыпанные вечной мерзлотой заледеневшего снега вершины гор, извилистой змейкой уносились в сумрачную даль-бесконечность.

Насколько хватало окинуть восторженным взглядом безмолвное пространство, повсюду простирались нагроможденные россыпи величия мертвой природы.

— Красота какая! — восторженно воскликнул Том, наслаждаясь картиной, — Когда я вырасту, я обязательно прослушаю курсы по альпинизму, чтобы самому наплодиться восхождением по отвесным скалам и недоступным кручинам. Один на один с горой — это настоящий риск.

Пронзительный порывистый ветер, завывая отраженным эхом пустых глазниц сталактитовых пещер, играя набросился на человека с легкостью проникая под летнюю одежду, которая была надета на нем.

Том морозливо поежился, чувствуя как все тело покрылось волной ледяных мурашек. Он с надеждой вышел из тени, на залитый светом участок плато. Но большое ярко оранжевый диск, только слепил глаза, не одаривая тело теплом, словно горячие лучи не в силах пробиться сквозь угрюмый купол беспомощно разбиваясь об плотную непроходимую сферу льда.

Том прищурился рассматривая в небе медленно приближающеюся черную точку, которая постепенно росла на глазах.

Боже мой птица! — радостно воскликнул мальчик, чувствуя себя на много увереннее повстречав на гранитном угрожающем безмолвии, подобие себя живое существо и восхищенно выдавил: — Красавец да и только!

В безбрежно синем океане с блестящими белизной облаками, лениво взмахивая тяжелыми крыльями гордо парил белоголовый орел — неоспоримый владыка небес.

Мальчик неподвижно стоял на выступающем плато почти вертикальной скалы и задумчиво смотрел на безмятежный полет птицы. Представляя себя таким же могущественным и свободным… Свободным… Далеки от человеческой подлости… Свободный от человеческой злобы… Зависти… Его завораживала борьба могучего исполина с воздушными потоками, тот сопротивляясь настойчиво двигался вперед. Он сравнивал себя с свободолюбивой птицей, идущей к своей цели вразрез жизненным преградам постоянно преграждающим целенаправленный путь.

Орел приближался. Вот он завис прямо над нам и как показалось мальчику, при виде человека хищно сверкнули оранжевые глаза в предвкушении долгожданной добычи. Птица кругами закружила над ним, с каждым кругом опускаясь все ниже и ниже. Том улыбнулся и приветливо помахал птице рукой. Орел замер склонил голову и разочарованно взмыл вверх, испуская протяжный рассерженный клокот. Расправив крылья, он отдался на волю воздушным потокам и подхваченный невидимым течением стремительно исчез за горизонтом. Том еще долго с тоской смотрел вслед удаляющейся птице.

— Вот и все! Я вновь остался один! — тяжело вздыхая выдавил он, только сейчас замечая как трудно дышать.

Воздух был просто перенасыщен кислородом, подросток впервые дышал таким чистым здоровым ароматом. Он также впервые находился в горах, созерцание которых на открытках отца раньше вызывало в душе только неподдельный ужас. Он боялся высоты. Но сейчас он почувствовал обратное — он невольно полюбил горы, за их почти детскую непосредственность. Именно здесь в самом сердце отвесных скал, люди становились мужчинами, способные защитить себя от подлого мира. Отстоять свое право… Иметь собственное Я. Ведь горы не любят слабаков. Таким был и его отец, только ради его он проник через сон в этот загадочный мир. Ведь отец так любил горы… Отвесные скалы… Непроходимые кручи… Заснеженные пики… Он даже не много восхищался им, за его отвагу, ведь не каждый был способен перед натиском глубокой ненависти. Он желал только одного мести… Кровавой мести. За свои страдания… За свои издевательства… За причиненную боль… Он даже прослезился, то ли от обиды гложущей душу или от силы сдавленных легких свежестью прохлады.

— А ведь все могло быть иначе! — слезы поблескивая вытекали из уголков глаз, и скатывались по румяным щекам. ОН размашисто смахнул их рукавом рубашки, едва сдерживая рыдания.