Отдай, детка! Ты же старшая!

Надо сказать, что со стороны было вполне очевидно: родственников действительно не интересовало, куда запропастилась Даринка. Никто из них не поглядывал нервно на стойку администратора, с нетерпением ожидая ее возвращения, и даже Ванечка, умилительно раскрасневшийся, что — то оживленно рассказывал сидящим рядом с ним Элькиным подружкам, явно позабыв о времени и обо все остальном.

— Вы мне сейчас нужнее, чем им, — улыбаясь широко, признался Истомин.

Но почему — то именно эти его слова заставили Горянову дернуться. Ведь в них, несмотря на флер беззаботности, ощущалось столько искренности, столько затаенного чувства необходимости, а это Даринка всегда понимала на уровне инстинктов, на уровне кожи. Решение пришло само собой.

— Я с удовольствием составлю Вам компанию, Альгис Саулюсович, — не стала ломаться Горянова, но все же намеренно переходя на «вы». Так ей было комфортнее.

Истомин сделал вид, что не заметил, только снова потянул ее за руку к столику и, когда она села, обдал ее светлой радостью, не скрытой сейчас за его обычной отстраненной язвительностью и превосходством.

— Деловой обед в «Злата Праге?» — вернулась Горянова к интересовавшему её вопросу, когда они расположились, отсекая тем самым опасные для нее темы. — Я знаю не так много человек в городе, кто предпочитает это делать здесь. А из инвесторов, так вообще только одного. Ведь вы ждете инвестора?

Истомин улыбнулся краешком губ, не отвечая, и иронично свел брови, ожидая продолжения.

— Крагаев Николай Степанович, верно?

Альгис удивленно кивнул, подтверждая догадку:

— Всегда поражался вашей осведомленности, Дарин.

— Это не осведомленность, а один плачевный опыт, — пожала плечами девушка. — Был у меня такой на заре карьеры. Крагаев сложный человек. С принципами. Но все, во что он вкладывался, неизменно приносит хороший доход. Он словно знак качества. Хороший выбор! Заполучить его деньги, все равно, что выиграть в лотерею. Идеальный инвестор, если, конечно, произведете впечатление…

— А вы не произвели?

— Нет… — Даринка вздохнула. — Савелов тогда плохо представлял, с кем имеет дело, ему стоило лучше готовиться к переговорам, а я была беспечна…

— В смысле беспечны?

— Ну, — нехотя призналась Горянова, — в общем, если говорить коротко, его тогдашняя пассия не так поняла наши рабочие узы и не придумала ничего лучше, чем выяснять отношения на людях, в этом самом ресторане. А Крагаев, как оказалось, не переносит семейных скандалов. Есть у него такой пунктик. Чем рожден, не знаю, но факт остается: с тех пор Николай Степанович больше ни разу не желал иметь с нами дела. И это при том, что репутация нашей фирмы почти безупречна…

— Даже так? Спасибо, что предупредила… Только я, к счастью, не собираюсь устраивать семейных скандалов… — усмехнулся Истомин.

— Тогда дело выгорит!

— Очень на это надеюсь…

Вот зачем он так смотрит! А? Горячо… Да, именно так и смотрит, гад…Го — ря — чо! Эй, Истомин, ты вообще — то несвободен. У тебя девушка есть, ловелас провинциального разлива, блин… прекрати так призывно смотреть! Я тебе не вишенка на торте…

— А что за спешка? — сглотнула Даринка, изо всех сил стараясь разглядеть на бокале с водой несуществующие изъяны. — Завод у Вас вроде бы модернизируется по плану. Второй грант от государства вы получили. Зачем инвестиции? Или Вы быстро развиваетесь? Не хватает наличности для оборота?

— Не хватает, Дарин, — серьезность тона заставила девушку оторваться от созерцания бокала и вновь перевести взгляд на собеседника, — Крагаев позволит нам закупить станки у немцев уже в этом году, а без них мы грантовые деньги не освоим. Не на чем будет проект осуществлять. У нас в оборудовании липа была прописана.

— Ой! — выдохнула Горянова.

Истоминское признание ее ошеломило. Конкуренты многое отдали бы даже за краешек этих сведений, а он только что все выложил ей, не скрываясь.

Альгис Саулюсович между тем безмятежно следил за бурей эмоций, промелькнувшей на лице девушки.

— Разве можно это говорить вслух? Это же подсудное дело, — зашипела Горянова, нервно оглядываясь по сторонам и неприкрыто поражаясь спокойствию и невозмутимости мужчины. — А если я вас продам?

— Не продашь! — довольно улыбнулся Истомин и, подавшись вперед через стол, шепнул. — И знаешь, почему?

— Почему?

— Ты верная…

Горяновой мгновенно стало жарко… пунцовым цветом зажглось лицо, и сердце отсчитало неровный бой. Истомин! Сволочь ты этакая! Прекрати! Так же нельзя! Одно слово, а…

— Значит, вот оно, твое серьезное дело! — раздался над столиком истеричный мужской голос, обдавая сидящих ледяным холодом презрения.

Горянова успела только перевести недоуменный взгляд на подошедшего, прежде чем осознать, как стремительно побелело лицо Истомина.

— Юра… — выдохнул он.

Молодой мужчина с желчным, злым и самодовольным лицом, чем — то неуловимо схожий с Истоминым, скривил красивые губы:

— Я уже тридцать лет, как Юра. И не ожидал, что ты будешь прятаться от меня, прикрываясь ложью о серьезных деловых переговорах… И он, с шумом развалил за столом.