Отдай мне дочь

В ее глазах стояло безумие, а вместе с тем — невысказанная, спрятанная глубоко внутри и пустившая корни боль. Да-да, она была несчастна, но не хотела этого признавать. После того, как Юлия Максимовна рассказала о диагнозе Ирки, Милана заинтересовалась этой темой, прочитала много статей. Если не изменяет память, то у больных биполярным расстройством часто нет никакой критики к ситуации, своим поступкам, они не чувствуют за собой никакой вины. Вот и Ирка сейчас тоже не винила себя, считала, что Аня сама от нее отказывается и прячется без видимой на то причины, и убедить сестру в обратном просто невозможно. Но глаза все рассказали за нее: как долгие годы пыталась убедить себя, что дочке в детдоме лучше, как искала оправдания и думала, что станет лучше. Не стало! Живет как в аду. Каждый день, каждую минуту, каждую секунду в настоящем аду. Здесь, на земле. Вот почему не хочет лечиться, вот почему пьет — бежит от реальности! Вот что открылось Милане, когда заглянула в ее глаза.

— Открой дверь! — приказала Ирка.

Милана замотала головой. Лицо сестры перекосилось, глаза опасно расширились, губы побелели. Мгновение — и набросилась на нее с кулаками, вцепилась в волосы, что-то истошно вопя. В эту же сеунду дверь квартиры и вправду открылась, и на лестнучную клетку выбежал Кирилл, сразу начал их разнимать. Милана не помнила, как оказалась внутри, за тяжелой металлической дверью, спрятавшую ее от взбешенной до невозможности женщиной, в которой с трудом можно было узнать ее сестру. Ирка продолжала колотить в дверь, кричать и угрожать, и это продолжалось до тех пор, пока из лифта не вышла бригада санитаров. О чем-то переговорив с Кириллом, они силой затолкали ее в лифт и уехали. Чуть позже, немного придя в себя, Милана узнает, что Кирилл слышал их разговор на лестнице и заранее вызвал скорую, а Ирка увезли в ту же больницу, из которой она сбежала. Но сейчас, пока еще до нее доносились звуки лифта, ей было не до этого. В спальне, уткнувшись лицом в подушку, рыдала Аня. Оказывается, когда Ирка в первый раз позвонила в дверь, она выглянула в глазок и узнала ее, и не решилась открыть. Стояла, прислонившись к стене, и слушала, что она говорит. Потом уже вмешался Кирилл, уладил ситуацию, но Ани хватило и этого. Она видела, в каком состоянии находилась Ирка, узнала в этой замарашке родную мать, стояла возле двери своей спальни и слышала, чем закончился Иркин визит. И вот сейчас эта девочка плакала без остановки, и Милана совершенно не знала, как ее утешить.

— Аня, — осторожно присела на постель дочери и протянула руку, чтобы погладить ее по волосам. Но не решилась. — Анют…

В мире существует так много слов, а она не нашла ни одного подходящего, чтобы прогнать ее боль, чтобы как-то уменьшить страдания. Девочка продолжала лежать, уткнувшись лицом в подушку, и тихо плакать. Плечи ее вздрагивали.

Опять попыталась что-то сказать, но все слова утешения казались фальшивыми, неискренними, нелепыми. Ну скажет ей: «Не плачь», «Все прошло», но разве это залечит раны?

— Да, она вот такая, видишь, — пробормотала, как показалось сначала, какую-то несуразицу. — Больная, несчастная. Она стучала сюда, чтобы согреться, потому что без любви ей очень тяжело. Даже растение засыхает без тепла и заботы, а что говорить о человеке!

Как ни странно, Аня внезапно успокоилась. Села рядом, …, и кулачком вытерла слезы. Потом взяла пушистого зайца — любимую игрушку — и обняла его. Милана прикоснулась ладонью к ее коленке.

— Она жалеет? — спросила девочка, глядя на нее исподлобья.

— Не знаю.

— Она кричала, что это я виновата в ее болезни.

— Она просто не понимает, почему заболела, вот и винит всех вокруг.

— А что у нее болит?

— Душа. Душа — она же как цветок, ее поливать надо любовью, добротой, а она не поливала. Лепестки завяли, вот и остался один стебелек. — Милана пыталась говорить иносказательно и очень осторожно, чтобы не задеть, не ранить. У Ани было задумчивое лицо.

— А что теперь с ней будет?

— Теперь все зависит от нее. Захочет она выздороветь или нет. Мы сделали все возможное, чтобы ей помогли…

Аня нахмурилась. Милана придвинулась к ней и обняла, а девочка положила голову ей на плечо. И тоже обняла — крепко-крепко, словно боялась: если отпустит, то Милана растворится в воздухе.

— Мама, у меня тоже болела душа, когда я осталась одна, а теперь я выздоровела, потому что у меня есть вы! — совершенно серьезно сказала Аня.

— А у нас — ты, — Милана поцеловала ее в макушку. — Помни, что всегда все надо делать с любовью и к людям относиться, как к цветкам. Видишь, как хорошо там, где есть солнышко, где есть забота и тепло, и как плохо, когда в сердце есть только холод. И сам мерзнешь, и другим неуютно.