Отдай мне мужа!

Может быть, она почуяла беду? От ее расширившихся зрачков пошел такой ток страха, что мне опять стало нехорошо.

– Что вам известно?! Говорите же! – крикнула она.

Это был подходящий момент для того, чтобы рассказать ей все, но меня словно парализовало. Я выдавил из себя:

– Нет, что вы, Ева… уверяю вас. Мне ничего не известно… Просто любопытство…

Как же я себя ненавидел в этот момент! Что я за трус такой! Секунду она пристально смотрела на меня, потом вновь опустилась на кровать, уронив руки вдоль тела. Ева, казалось, успокоилась. Скоро ее дыхание стало ровным, и я на цыпочках вышел из спальни.

Я ругал себя последними словами, понимая, что так продолжаться больше не может. Из-за желания смягчить удар я хожу вокруг да около и потому веду себя, как последний дурак. Эта женщина должна знать правду. Пусть она поспит несколько часов, а когда настанет утро, я смогу связаться с ее знакомыми или хотя бы поговорю с консьержем. Консьержи многое знают. В общем, нужно набраться терпения. Но для чего? Охранять ее покой и сон и испортить встречу Нового года моей жене, друзьям и детям? Дети так ждут подарков, сваленных в моей машине! Наверное, именно сейчас их кормят ужином, и они задают кучу вопросов, почему же меня так долго нет. А моя милая Лиза умирает от беспокойства. Я чуть было снова не позвонил Караянам. Но что я мог сказать им? Ведь сам я не принял еще никакого решения. Конечно, я порчу своим близким встречу Нового года, но как мне оставить эту одинокую женщину в таком жутком состоянии, чуть живую от горя и виски? Только на меня она могла рассчитывать, только я был у нее в этот момент в целом мире. Но под угрозой мой семейный очаг, мои друзья, дорогие мне традиции…

Последние часы умирающего года… Что же делать? Впрочем, в любом случае этот вечер для меня потерян. Даже если я отправлюсь сейчас к жене и друзьям, я не смогу влиться в общий радостный хор, зная, что Ева Панкина в полном одиночестве дожидается в своей роскошной квартире любимого человека, а тот уже никогда не вернется…

Именно в этот момент на резном столике зазвонил телефон. Может, человек на другом конце провода ответит на тот жгучий вопрос, который я без устали задаю себе – что же мне теперь делать? Я уже тянулся за трубкой, как вдруг открылась дверь спальни и оттуда выбежала Ева. Она казалась абсолютно трезвой и совершенно успокоившейся.

– Нет, не берите трубку! Если это Герман, я не хочу, чтобы… – Она буквально сорвала трубку с рычага и крикнула: – Алло!

Очевидно, никто не ответил.

– Алло! Алло! Алло! – настойчиво кричала хозяйка дома, как будто звала на помощь.

В конце концов она повесила трубку и неподвижно застыла перед телефонным аппаратом, руки у нее безвольно повисли, волосы закрывали лицо. Платье все измялось, на ногах не было туфель. Она напоминала легкомысленную девицу после бурно проведенной ночи. Представляю, что могло бы прийти в голову любому человеку, появись он здесь в этот момент и обнаружив ее в таком виде в компании некоего, явно не вписывающегося в шикарную обстановку, мужчины. Даже в голову Лизы, несмотря на все ее доверие ко мне.

– Ошиблись номером? – спросил я.

– Не знаю… нет… – Она покачала головой. – Не думаю. Я слышала в трубке дыхание, но человек молчал. Все-таки что-то происходит… Что-то должно случиться…

От ее слов и у меня поползли мурашки по телу, но я постарался ободрить напуганную женщину:

– Если это действительно звонили вам, то, безусловно, перезвонят. Сегодня много звонков, линия перегружена. Может, это ваша мама звонила, чтобы поздравить?

Ева не отреагировала. Так мы и сидели друг против друга, будто загипнотизированные телефонным аппаратом. Этот изящный инструмент связи казался в ту минуту чудовищем, попавшим сюда с другой планеты, подлым и жестоким, прикинувшимся мертвым, но на самом деле в любой подходящий момент готовым броситься на нас. Не знаю, сколько прошло времени, а мы так и сидели, не шевелясь. Первой прервала молчание Ева:

– Вот видите, никто не перезванивает.

– Значит, это все-таки была ошибка.

– Нет! Понимаете, в трубке было… дыхание… Если кто-то ошибся номером, он бы заговорил.

Она была права. Я тоже не мог подавить волнения.

– Который час? – спросила Ева.

– Восемь, – отозвался я.

– Восемь! А Герман не подает никаких признаков жизни!

Я вздрогнул, услышав от нее это выражение. Пора наконец набраться решимости и покончить со взятым на себя обязательством.

– Давайте поговорим, Ева, – очень серьезно начал я.