Отдайте братика

– Вот ты знаешь, – продолжала Богомолка уже тихо и спокойно, – какая для меня самая страшная, самая пронзаемая правда? После прочтения этого места я окончательно поняла, что в Библии абсолютно все правда, вплоть до последней запятой.

– Да не знаю я, какая там самая страшная правда для тебя, – раздраженно уже ответила Алешина мама, – и вообще я ничего не знаю, что в Библии, не открывала!

– Ничего, все когда-нибудь не открывали. Откроешь? Вот, а самое страшное место вот какое. Приходит к пророку Самуилу народ и говорит: „Дети твои не ходят путями твоими, они лжецы, мздоимцы, казнокрады... Не хотим их видеть после тебя судьями Израиля...“. Представляешь. Самуил! Величайший пророк!.. С Богом напрямую общался! Честнейший из честных, справедливейший из справедливых, судья богоизбранного народа, молитва его сразу перед ним небеса разверзала и он слышал голос Божий!.. И он ли не молился Ему о детях своих, мол, вразуми... А?! И на тебе – воры, казнокрады, взяточники...

– Так что ж Он не вразумил?

– А Он вразумлял. Да своего ведь дара, свободы воли Он не трогает, не лишает его. Об этом батюшки в каждом храме с амвонов нам твердят, а ты об этом и не слыхивала и все вразумления Его змеей обползаешь! Вот и дети Самуила тоже. Вот пока нашим деткам семь лет не минуло, вот и должны мы, мы! бабы! деткам нашим и заложить в души, чтоб они по жизни на вразумления Его смотрели, на вехи Его Я, которые Он нам по жизни ставит, а не на то, чтобы где-то чего-то сорвать, да хапнуть, да брюхо свое ублажить. После – не справимся мы с ихней свободой воли, гляди, как бы они нас под нее на загнали. И коли мы это, предназначение свое, осознали, коли, все отринув, занялись мы этим делом, тут нам и помощь от него сваливается, у тебя ж про твоего Алешеньку постоянная мысль-рвение: „Может чего ему надо?“ Ну, а у Отца Небесного про нас, наверное, и любвеноснее и милостивее мысль-забота о нас?

Вздохнула Алешина мама, не было у нее никакой такой мысли-рвения о сыне, ну, вспомнилось, в жизненной текучке... Да и чего вспоминать-то, есть кому о нем в детсаде позаботиться, есть кому там накормить, нос вытереть, в туалет сводить. А больше ничего не нужно. И никакой мысли-заботы у Отца Небесного она не чувствовала.

– А вообще, – Богомолка вдруг замолчала, сосредоточенно наморщив лоб, будто новую возникшую мысль пыталась в слова оформить, – понимаешь, один человек, один из отцов – основателей Церкви, звали его... зовут! Василием Великим, он сказал, что вера есть обличение вещей невидимых, вот... а чем нам видеть вещи невидимые, а? А ведь есть чем! Есть у нас третий глаз.

„Ну все, действительно рехнулась с горя“, – сразу подумалось Алешиной маме.

– Не бойся, – рассмеялась Богомолка, глядя на испуганное лицо Алешиной мамы, – я не рехнулась, третий глаз – это то зрение, которое открывает нам Господь, по нашему рвению, сами мы в себе его открыть не можем, то, как я вдруг посмотрела на себя, на свою жизнь во время моего озарения... я смотрела третьим глазом. Он открывается ненадолго, надолго не выдержим. И у каждого этот третий глаз свое особое видит, только для него нужное.

Господь, даруя его, решает, что нам нужно видеть, сами-то разве ж знаем, что нам нужно, разве ж знаем, на что смотреть третьим глазом. И только его и надо просить в молитве... требовать! Дай, Господи. Мы же все состоим из этого „дай“. Дай, дай, дай! Только все не то „дай“ из нас прет... о многом печемся, о брюхе, да о кармане, о многом печалимся, ай здоровье подводит, ай в кармане одни обломы, а одно только нужно, ведь где сокровище наше, там и сердце наше...

– Так где оно сокровище?! – вскричала вдруг Алешина мама. И глаза ее тоже кричали, но только безмолвно: „Да надоела ты! Только не плети мне про небеса! Что за ними на небеса лететь?!“ И наконец этот крик глаз вылетел-таки звучно осязаемо из ее рта.

Вошла Язва. Рот ее жевал, и из него несло совершенно невозможной вонью, некоей усредненной смесью фенола, тухлых яиц и прокисшего пива.

– Об чем шумим, девоньки? – Смачно чавкая, спросила Язва. – Я присоединяюсь, давайте вместе нашумим.

– Не надо лететь на небеса, – тихо сказала Богомолка, не замечая Язву, – не на чем тебе туда лететь, никому из нас не на чем, прилетят за нами, когда нужно будет, коли достойны будем, когда „дайкать“ о брюхе перестанем, ведь этим дайканьем своим, понимаешь, – Богомолка вдруг страдальчески задумалась, ушла на мгновенье в себя и даже перекрестилась (Язва ухмылисто гмыкнула и икнула), – ведь же сказано... – Богомолка сокрушенно покачала головой, все еще не выходя „из себя“, мол, впустую ведь говорю. – „Ищите прежде всего Царствия Божьего и правды Его и все остальное прочее приложится вам...“ А мы?! В итоге и „прочего остального“ не находим, не прикладывается!.. А уж про Царствие Божие и говорить нечего...

– Не надо лететь на небеса! – вскинулась Богомолка, выйдя, наконец, „из себя“.

Алешина мама в очередной раз отпрянула назад от внезапного Богомолкиного перескока.