Отдайте мне ваших детей!

Хотя детских домов в гетто больше не было, Роза Смоленская сохранила свое место в отделе социальной службы и здравоохранения. Каждый день она сидела в укромном уголке секретариата госпожи Волк, на Дворской, и фиксировала запросы на молокозаменитель для беременных или на дополнительные пайки для туберкулезных больных. И продолжала учить языку, счету и еврейской истории детей высокопоставленных чиновников; занятия проходили на нескольких специально выбранных фабриках. Она собирала своих учеников там, где удавалось найти место, — в пыльных складских помещениях или в каком-нибудь чулане, которые директор отдавал в ее распоряжение; занятие могло прерваться в любой момент — когда загудит фабричная сирена или поступит дополнительный заказ и надо будет мобилизовать всю доступную рабочую силу.

Однако бывали и более приятные поводы для перерыва. Однажды во время обеда в фабричные ворота въехала театральная телега и торжественно остановилась перед будкой часового, где обычно обретались надсмотрщики с бригадирами.

Само собой, за время «гастроли» удавалось представить лишь несколько номеров из репертуара «Гетто-ревю», однако артисты перемежали plotkiмузыкальными номерами.

Госпожа Гарель спела песню про Береле и Брайнделе, господин Гельброт аккомпанировал ей на скрипке. На свежем воздухе скрипка звучала ломко и пронзительно, словно кто-то водил пальцем по стеклу. Лучше стало, когда вся труппа запела «Цип, ципельсе»,к которой господин Байгльман написал новые куплеты; в них говорилось о госпоже Раздатчице — pani Wydzielaczce.Личность известная! Это же та толстая тетка с подозрительным взглядом, которая стоит за прилавком на втором этаже и наливает им суп: осторожным движением с самой поверхности — тем, кому не доверяет, и зачерпывая поглубже чудесным движением половника — тем, кто по какой-то причине заслужил ее уважение. Публика, глубоко тронутая тем, что стала частью спектакля заезжей театральной труппы, подхватила песенку; двести женщин в платках разом:

«Pani vidzelatske: Ich main nisht kain GELECHTER

— A bisele tifer, A bisele GEDECKTER».[23]—

ударили и застучали ложками по мискам так, что комиссионер Стех зажал уши и попросил главного мастера дать гудок, чтобы прекратить шум.

Роза Смоленская сразу узнала настройщика. Когда она видела его в последний раз, он сидел на стремянке и управлялся со звонком возле кухни Зеленого дома. Теперь он в той же позе сидел на бортике Байгльмановой театральной телеги, балансируя, как муха на краю стеклянной банки.

Когда представление окончилось и господин Гельброт собрал в скрипичный футляр несколько монет и корок хлеба, настройщик спрыгнул с бортика и решительно направился к Розе. Он собирался кое о чем рассказать. «Кое-что» касалось рояля из Зеленого дома. Который, он мог бы добавить, еще жив и в хорошем состоянии. Проблема в том, что теперь до инструмента было не добраться — дом переделали в Erholungsheim.И не для каких-нибудь детей презеса, а для людей самого господина Гертлера,которые пели и орали во всю глотку ночи напролет, не умея играть на фортепиано. Как он подойдет к роялю, если в доме полно зондеровцев? А?

Едва он выговорил слово «зондер», как вся толпа зрителей вскочила, словно ее подбросило ударной волной, и самые младшие из рабочих завопили:

— Loif, loif! — der Zonderman kimt!!!

Двое бригадиров, сидевших в будке, обнаружили опасность и выскочили в одних развевающихся рубахах. «Кшш! Кшш!»— кричали они, словно женщины были курами и именно так их можно было загнать назад, на рабочие места.

Явившимся из гетто отрядом зондеровцев командовал длинный тощий юноша, одетый в немного запачканный костюм в тонкую полоску, который был ему велик размера на два. Лицо под фуражкой чистое и бледное, каждая косточка, каждый мускул видны — от линии волос до длинного острого подбородка.

— Dokumente! — рявкнул он Гельброту, который вцепился в скрипичный футляр так, словно футляр был спасательным жилетом или младенцем, которого надо было отстоять любой ценой.