Читаем Отдаю любовь мою в твои руки… полностью

Отдаю любовь мою в твои руки…

Любовь Дмитриевна пытается вспомнить лица посетивших её женщин из архива, но видит одинаковые серые узкие длинные фланелевые юбки с разрезами, резиновые галоши на каблуках из которых видны простенькие туфли из прюнели³ (погода все дни стояла туманная и дождливая). На старшей было просторное шерстяное клетчатое пальто и тёмная шляпка с большим нелепым цветком. На другой пиджак с накладными карманами и крупным воротником. Любе не нравились эти приталенные с широкими плечами новомодные пиджаки. Юбка женская, а пиджак – мужской. Ну, Бог с ними. Пусть носят, что им нравится. Странно было то, что в одежде не было красок, поэтому и лица казались серыми, как небо за окном. Вот и не запомнила. А одежду запомнила. Эта привычка осталась от прежней актёрской жизни, когда своим туалетам Любовь Дмитриевна уделяла большое внимание и умела одеваться «всегда по моде и к лицу».

II

Менделеева посмотрела в затянутое серой пеленой дождя окно, и ей вспомнилось небо Парижа: «В дождь Париж расцветает, словно серая роза…». Это у Волошина хорошо, очень в точку. Серая роза. Красиво. Кроме серого здесь есть и розовый. Великолепное сочетание.

В 1900 году Менделеева Люба поступила на Высшие курсы. Перед началом учебного года она с матерью отправилась во Францию. В Петербург юная курсистка привезла не только влюбленность в Париж, но и всякие парижские прелести. Особенно полюбила Любаша «визитное платье», сшитое у хорошей парижской портнихи. Как странно сегодня звучит это словосочетание. А тогда визитное платье было просто необходимо девушке из хорошей семьи для посещения театров, концертов, в нём принимали гостей и наносили ответные визиты.

Сухие губы чуть слышно прошептали: «У мамы было черное платье из тончайшего сукна. А мое такое же, но «blue pastel».

Она прекрасно помнит, что цвет ткани был очень матовый, приглушенный голубой, чуть зеленоватый, чуть сероватый, ни светлый, ни темный. Платье великолепно подходило к её волосам и цвету лица.

Менделеева улыбнулась, вспомнив, что раз в театре одна чопорная дама, негодуя, вскричала: «Боже, как намазана! А такая еще молоденькая!» Но ведь Любочка была чуть напудрена. Она никогда «не мазалась». Природа наделила её прекрасным цветом кожи, ярким румянцем и нежными розовыми губами.

В этом платье «blue pastel» Любаша была на курсовом вечере в Дворянском собрании, откуда Блок увел её в снежную морозную ночь.

– Странно, – подумала Любовь Дмитриевна, – Александр начинает говорить женщинам о любви, когда по Петербургу гуляют снежные вихри, а снег лежит голубыми сугробами.

Так было с Любой, а потом – с Волоховой⁴, его Снежной маской.

Сначала Люба и Саша молча шли по Итальянской, к Моховой, к Литейной. Здесь они часто гуляли год назад, осенью 1901. Но Люба быстро прекратила эти встречи. Ей стало холодно и скучно в философском и фантастическом мире поэта. Он тянул её с собой на ту немыслимую высоту, где оказался сам. Любочке, живой и тёплой, хотелось любви не отвлечённой, а земной, обычной.

Когда подходили к Фонтанке, к Семеновскому мосту, Блок начал говорить. Говорил долго, сбивчиво. Девушка почти не слушала его. Она замёрзла от холода и напряжённого ожидания. Александр остановился, взял её руки и тихо сказал:

– Любовь Дмитриевна, я люблю Вас. Люблю давно. У меня нет холодных слов в сердце. У меня громадное, раздуваемое пламя в душе… Я дышу и живу тобой, солнце моего мира. – Он незаметно перешёл на «ты», речь становилась всё горячей. – Мне невозможно сказать всего, но ты поймешь. Я думаю, ты поняла и понимаешь, чем я живу, для чего я живу, откуда моя жизнь. Если бы теперь этого не было, – меня бы не было. Если этого не будет – меня не будет. – Он немного помолчал и печально закончил – В твоём ответе моя судьба…

Несчастная женщина чувствует, что по щекам текут слёзы. Забыла, когда плакала. Не было повода. Тыльной стороной ладони она вытерла глаза и продолжила перебирать свои сокровища.

Менделеева берёт в руки мятый пожелтевший листок, с размытыми от снега или слёз строчками. Этот сложенный листок Саша отдал ей после объяснения в любви и, целуя Любе руки, сказал:

– Если тебя не будет, я совершенно исчезну с лица земли, исчерпаюсь в творении и творчестве. Я последнее время часто бродил по городу, я видел Смерть. Она сказала, что придёт ко мне в свой час. И этот час мог наступить завтра утром, если бы не твой ответ.

Девушка не помнила, что она отвечала, но понимала, что говорила и действовала помимо своей воли, как под гипнозом. Вероятно, она в каких-то словах приняла его любовь, и этот листок оказался в её руке. Люба скомкала его и прочитала только тогда, когда оказалась в своей комнате. Это была предсмертная записка.