Отдаю свое сердце миру

У синего кита самое большое сердце – весом более 450 килограммов, размером со среднюю молочную корову.

Сердце землеройки может поместиться на ногте большого пальца человека.

У мимариды, осы-крошки, самое маленькое сердце, длиной всего 0,2 миллиметра. Его можно увидеть только под микроскопом.

У собаки самое большое сердце по отношению к телу.

Человеческое сердце по размеру такое же, как две руки, сжатые вместе. Представьте себе, что ваши ладони соединены или ваша рука лежит в чьей-то руке. Ведь для того и предназначены и руки, и сердца: чтобы поддерживать друг друга. Но очень трудно помнить об этом, когда сердце разбито вдребезги.

После слов «разбито вдребезги» Аннабель убирает ручку в кармашек маленького блокнота. На самом деле в этом нет никакой необходимости, потому что ручка умещается между обложкой и первой страницей. Аннабель повсюду таскает с собой этот блокнот, лучший среди блокнотов, хотя не знает, что в нем записывать. И вот наконец-то ручка скользит по девственно чистой странице, оставляя на ней чернильные росчерки.

Коротая время в ожидании в отеле «Бест Вестерн», она уже не знает, чем заняться. В блокноте Moleskine сделаны первые записи, обшарены коричневый комод из ламината и выдвижные ящики прикроватных тумбочек. Она пролистала стопку журналов с рекламой местных ресторанов. Сорвала санитарную бумажную ленту с сиденья унитаза. Развернула маленькое туалетное мыло и воспользовалась салфеткой, чтобы умыться. Она осмотрела ванную в поисках чего-нибудь отвратительного. Повалялась на одной кровати, потом на другой, проверяя, откуда лучше смотреть телевизор.

Она сидит на вращающемся стуле за столом у окна и смотрит на дождь, который теперь хлещет так, будто Бог не на шутку разгневан. Что ж, Ему есть на что злиться, если Он действительно существует. Она надеется, что Он там, на небесах, но, честно говоря, в это верится с трудом. Во всяком случае, у нее серьезные сомнения на этот счет.

Дождь струится по стеклу, как слезы ручьями по лицу. Звучит не очень-то поэтично: скорее всего, в ней говорят голод и усталость. Хотя, возможно, ей попросту изменяет здравый смысл. Она снова прислушивается к себе. Нет. Желание сделать то, что она решила сделать, никуда не делось. Пусть все кажется шатким, но ее воля сильна. Она слышит ровный и уверенный стук сердца, пока смотрит в окно, ожидая увидеть знакомые фары маминой «хонды цивик», сворачивающей на парковку «Бест Вестерн».

Джина, похоже, заблудилась и наверняка костерит GPS почем зря, так что Малкольму приходится затыкать уши. Джина относится к навигатору как к неумелому водителю. Она кроет его последними словами и истошно вопит, в то время как автоматический женский голос продолжает вещать, проявляя положенное роботу бесконечное терпение. Со стороны это выглядит как надругательство. Недавно Малкольм решил, что Джина должна платить по двадцать пять центов каждый раз, когда сквернословит. У него на кухонном столе стоит банка, куда он складывает эти деньги. Там уже, наверное, баксов шестьдесят.

Ожидание мучительно, потому что пустоту безделья тотчас заполняют мысли «о чем, ты сама знаешь» и «сама знаешь, о ком». Она не станет называть его по имени. У него не должно быть имени. Для нее он просто Хищник. Она называет его так, потому что это сущая правда: он самый злостный вор. Это прозвище как нельзя лучше передает коварное изящество Хищника, и к тому же оно короче, чем Гребаный Ублюдок, как называет его Джина. Проблема в том – ладно, проблем на самом деле много, но одна стоит особняком, – что он не просто воплощенное зло, самое мерзкое и злобное чудовище, но и человек, который дышал, разговаривал и обедал с ней, вел записи и даже держал ее за руку. Это заставляет ее содрогнуться, но от такой правды тоже не скроешься. Бывает, что правда не вызывает ничего, кроме ненависти. Так и хочется, чтобы ее не существовало. Ты хотела бы уничтожить ее своей ненавистью, но это невозможно. Единственное, что тебе остается, – тихо ненавидеть, хотя это такая малость.

Вот если бы еще стереть некоторые воспоминания, но и это не получается. Ты пытаешься. А они опять всплывают. Вторгаются раз за разом, как это делал Малкольм, когда она с особым усердием готовилась к экзамену, уединившись в своей комнате. Братец надоедал ей из вредности, просто чтобы позлить, а ей хотелось его убить. То же и с воспоминаниями.