Что бы там ни полагал Петяша в простоте своей (или, может, деликатности, которая, случается, выходит куда как хуже простоты), Димыч вовсе не был обделен природою влечением к женщинам и не страдал излишней застенчивостью на предмет появления со своими подругами в обществе. Просто-напросто, с женщинами ему, несмотря на все его внешние и внутренние достоинства, не везло.
Катастрофически не везло.
Поначалу, лет эдак в четырнадцать-пятнадцать, когда интерес к противоположному полу только-только просыпался, понравившиеся ему ровесницы, понятно дело, неизменно предпочитали кого-нибудь постарше и поопытнее. Закономерности и естественности такого оборота Димыч, несмотря на то, что парнишкой рос неглупым, вовремя понять не сумел. Вместо этого он заподозрил в себе какой-то фатальный недостаток, незаметный для него самого, зато с первого же взгляда бросающийся в глаза всем окружающим.
Подобные умонастроения — всякому известно — ни хрена не способствуют развитию уверенности в себе. Говорят, что частенько и на психике очень погано сказываются. Если прибавить сюда еще повальный петербургский жилищный кризис, картина выходит уж совершенно мрачной: это ж подумать только, какими мучениями сопровождается вступление в половую жизнь для большинства петербургских подростков! Лестницы, подвалы и чердаки до обидного мало приспособлены для романтических свиданий. Особенно зимой.
Явный недосмотр со стороны родителей, школы и городской администрации.
Короче говоря, до самых аж двадцати шести лет Димычу лишь раз доводилось спать с женщиной, если только какой-нибудь час, проведенный со случайной, из какой-то прихоти соблазнившей его тридцатилетней особой позволительно обозначить словом «спать». Дело, вдобавок, было на природе (то бишь, в кустах возле безлюдного по вечернему времени санаторского пляжа), а посему не стоит и заикаться о том, что впечатления после этого опыта остались самые мерзопакостные. И дама попалась не первой — даже не второй! — свежести, не шибко умелая и не отличавшаяся чистоплотностью, и комары всю жопу съели чуть не до костей…
Но влечение, невзирая на памятное по сию пору отвращение к способу его реализации, никуда не исчезло. Вот сейчас как раз снова напомнило о себе — нечего сказать, вовремя!
С прерывистым вздохом Димыч привычно потянулся к «молнии» на штанах. С тринадцати лет он регулярно проделывал это и всякий раз, после кратковременного облегчения, бывал мерзок самому себе.
И, следует признаться, подолгу…
Наверное, Петяша с Елкой успели здорово соскучиться друг по другу: силы их иссякли гораздо быстрей, чем обычно. Мир вновь постепенно, точно некий театральный электрик-осветитель не спеша передвинул ползунок огромного реостата и постепенно дал на сцену полный свет, обрел привычные очертания. Так же постепенно унялась и дрожь, сотрясавшая Елкино тело.
Полежав сколько-то времени неподвижно, Петяша перекатился набок. Елка тут же пристроила голову к нему на плечо.
— Ты совершенно не способен понять, что чувствует женщина, — негромко, с легкой хрипотцою в голосе заговорила Елка, словно продолжая прерванную на середине беседу. — Ты вообще не можешь себе представить, что тебя искренне — а не из какой-то немотивированной злонамеренности — считают неправым в чем бы то ни было. Ты живешь одним-единственным днем, то есть, сроком, оставшимся до намеченной — и даже не тобой намеченной — обстоятельствами, окружающими, — кем угодно, только не тобой! — где-то впереди, неподалеку, точки. Наподобие срока получения каких-то очередных денег. И даже не думаешь о том, что кто-то может ощущать время иначе. Ты всегда делаешь то, что твоя левая пятка пожелает, а окружающим предоставляешь выбор: либо смириться с этим либо проваливать на фиг. Тебе плевать, что я почувствовала, увидев тебя с этой малолетней дурочкой. Одни взгляды ваши чего стоили… Сначала, когда я ушла, мне не хотелось тебя больше видеть. Никогда. И сразу же, стоило закрыть за собой дверь, что-то такое важное исчезло… Пропала уверенность в себе, понимаешь? А еще дня через два я поняла, что все равно вернусь к тебе, каков бы ты ни был и что бы для этого ни пришлось вынести. Потому, что без тебя хуже. Я знаю, что ты после этого наверняка уже не будешь относиться ко мне, как раньше. Может, и вообще перестанешь уважать. И все равно…
На глазах ее выступили слезы. Резко отвернувшись, Елка уткнулась лицом в подушку.
Петяша перевернулся на живот и ласково положил руку ей на голову. Тогда она, извернувшись под его ладонью, порывисто обняла его и долго, крепко поцеловала.
— Ладно уж, — сказал Петяша после того, как губы их разомкнулись. — Чего уж теперь-то отношения выяснять… Идем, ежели не лень одеваться, кофе сварим да покурим. А то Димыч там один… Как; не лень?
— Нет. — Елка села на тахте и потянулась за брошенными на пол одежками. — Ну вот; разорвал все, что мог…
— Ерунда. Завтра пойдем и хоть пятьдесят новых блузок тебе купим, — пообещал Петяша. — А что трусиков нет — под юбкой все равно не видать.