В какой-то момент профессор зачем-то приподнял рубашку, открыв Аль-Хасану свой огромный живот. Аль-Хасан облегченно улыбнулся и дважды хлопнул в ладоши. По этому знаку воины, стоявшие «живым коридором», четко повернулись на девяносто градусов и, звеня вооружением, направились к выходу, как новобранцы, прошедшие курс молодого бойца и сдающие выпускной экзамен по строевой подготовке. Через минуту последний гвардеец покинул покои, только четыре личных охранника халифа продолжали нести свою ответственную службу.
Тем временем Аль-Хасан хлопнул в ладоши трижды.
В зал с веселым щебетаньем ворвалась целая стайка девушек в воздушных одеяниях, которую Аль-Хасан встретил благосклонной улыбкой. У трех девушек имелись музыкальные инструменты – что-то вроде мандолин или банджо с длинными грифами, они уселись прямо на пол и стали наигрывать тихую ритмичную мелодию. Остальные семеро принялись танцевать, слаженно и бесшумно двигаясь в свете факелов.
«Однако, система сигналов у него хорошо отработана,– подумал капитан Маккойн, разжимая затекшие пальцы и отпуская нагревшийся корпус гранаты.– Интересно, каким бы он приказал нас убить? Одним хлопком? Четырьмя? Нет, один для такого дела ловчее...»
– Он хотел удостовериться, что мы люди, а не демоны,– шепотом доложил Макфлай капитану.– Пришлось показать ему пупок: у демонов-то нет пупка! Так что мы успешно прошли «пупок-контроль»...
Аль-Хасан заметно оживился и даже повеселел. Он оторвался от своего дивана и подошел к гостям. Ахмед снова сделал попытку бухнуться на колени и тем подорвать престиж морской пехоты и Соединенных Штатов, но был удержан железной рукой капитана Маккойна. Халиф расставил руки, словно хотел всех обнять, но вместо этого обошел их кругом, с интересом рассматривая одежду и снаряжение. С особым интересом он рассмотрел кобуру Маккойна, потрогал винтовку Фолза и несколько раз совершенно отчетливо произнес: «О!». Словом, солнцеподобный вел себя как обычный любознательный мужик.
Танцовщицы то приближались, то отдалялись, они раскачивались и извивались, словно прирученные змеи, крутились, как балерины, качали бедрами, крутили ягодицами и делали двусмысленные движения низом живота, подобно опытным стриптизершам; как отлично тренированные гимнастки, они становились на «мостик», распластывались на драгоценном узорчатом полу и упруго вскакивали на ноги... Прозрачные одежды больше показывали, чем скрывали, гибкая пластика тел и раскованность поз завораживали, в атмосферу тронного зала все отчетливее вплетались эротические нотки, и ритмичная музыка нагнетала возбуждение...
– Похоже, они исповедуют средневековый культ плотских наслаждений,– прокомментировал Макфлай.– Чувственность всегда процветала в восточных халифатах...
– И ничего плохого в этом нет, кроме хорошего,– многозначительно высказался Фолз, хотя его мнения никто не спрашивал. Но Мако сдвинул брови, и матрос прикусил язык.
Перед пурпурным диваном возник низкий столик. Халиф жестом показал на мягкие зеленые подушки, разбросанные вокруг, приглашая садиться.
– Подождите,– сказал Маккойн.– Стоп. Профессор, теперь втолкуйте ему, что мы ищем наших товарищей, которые были в этой крепости. Взвод десантников, пятнадцать человек плюс лейтенант Морган.
Аль-Хасан выслушал и озадаченно надул полные щеки.
– Они выглядели, как вы? Тоже одеты в кожу пустынной ящерицы?
Маккойн посмотрел на свой комбинезон.
– Почти,– сказал он.
Аль-Хасан покачал головой.
– Нет, таких людей мы видим впервые.
– Они были здесь еще вчера утром, мы говорили с ними!
– Значит, они ушли,– пожал плечами халиф.
– Это невозможно,– возразил Маккойн.– Они солдаты, они не могли просто так уйти. Я должен знать, где они сейчас.
Дерзкие слова заморозили воздух вокруг трона, заморозили нежную музыку, писец перестал писать, стражники и Бен-Барух превратились в ледяные изваяния, окутанные напряженным и опасным молчанием. Аль-Хасан с шумом сдул щеки и начал медленно наливаться краской. Глазные яблоки его постепенно выкатывались, словно высвобождаясь из чрева век, и грозя вывалиться наружу. При куда меньших проявлениях ярости приближенные обычно посылали за палачом, и никогда не ошибались. Но даже солнцеподобный халиф не мог обрушить свой гнев на слуг Железного Змея. Он смирил гордыню и ограничился тем, что раздраженно бросил замороженному Бен-Баруху несколько слов, а тот, сразу оттаяв, нравоучительно проговорил:
– У вас нет причин подвергать сомнению слова самого великого халифа, о, доблестные воины!.. Восемь дней назад мы торжественно въехали в эту крепость, и ни один человек вида столь же необычного, как и ваш, не появлялся в этих стенах.
– А что за трупы висят у вас на башне и на воротах? – подал голос матрос Фолз.
Бен-Барух скосил взгляд на халифа, лицо которого напоминало цветом переспевшую клюкву.
– Э-э... Вы задаете вопрос хозяину не только этой крепости, единственному и безраздельному владельцу не только этой земли и этих строений, но также и всех обитающих в ней...
Аль-Хасан перебил его короткой гневной тирадой, переводить которую Макфлай не стал.