Отдаляющийся берег. Роман-реквием

Я попытался сдвинуться с места. Сделать это было трудно, боль перехватывала дух. Матрац намок от крови, я чувствовал это спиной. Никто из врачей ко мне так и не подошёл. Я коснулся рукой бока, пальцы тут же повлажнели, бок ещё кровоточил. Я не знал, что меня ждёт. Догадается ли Зармик, где я? Знает ли он мою фамилию? Когда мы брали билеты на самолёт, он заглянул в мой билет, но прочёл ли при этом фамилию? Впрочем, если он встретится с Реной, она ему скажет. Мне бы не хотелось, чтобы Рена пришла сюда и увидела меня в таком состоянии. Не дай Бог. С другой стороны, если даже Зармик знает мою фамилию, поймёт ли он, что Адунцман — это я. Сиявуш бы понял, а он — едва ли. Да и потом, Зармик, может, и сам угодил в лапы погромщиков, и поди знай, жив ли он. Удалось же той дряни, медсестре, заронить подозрения у персонала, в противном случае кто-нибудь да подошёл бы ко мне. Мне показалось, если до утра никто из врачей не подойдёт, я попросту истеку кровью. Снова попытался повернуться, и снова неудача, сильная боль скрутила меня.

— Вам плохо? — донёсся до меня голос Мирали-муаллима.

Я попытался разлепить губы, не получилось. Его шаги медленно приближались.

Передо мной стоял густоусый толстогубый полноватый пожилой человек с седыми волосами. Он смотрел на меня, прищурив глаза.

— Вам плохо? — повторил он. — Вы меня видите?

Я кивнул.

— Ваши знают, что вы здесь?

— У вас есть телефон? Дайте мне номер, и я им позвоню.

Я молча взглянул на него, и он, вероятно, всё понял.

— Жизнь похожа на театр, где лучшие места занимают мерзкие люди, — сказал он, сочувственно глядя на меня. — Нет ли у вас близкого друга азербайджанца? Я могу позвонить ему.

У меня в душе забрезжил слабый лучик света. Я с признательностью поднял на него глаза и, с усилием шевеля губами, произнёс имя Сиявуша.

— Артист Сиявуш?

Я отрицательно качнул головой.

— Сиявуш Сарханлы?

Я снова покачал головой: нет. И, приложив невероятные усилия, с чудовищной болью в уголках рта чуть слышно выговорил фамилию Сиявуша.

— А-а!.. — обрадовался Мирали-муаллим. — Сиявуш Мамедзаде. Как же, как же, очень хороший парень, я его знаю. Не беспокойся, — тихонько сказал он по-армянски, и в голосе его прозвучала интонация родного человека, — я позвоню ему. Номер помнишь? Если даже не вспомнишь, не беда, сам отыщу. Не тревожься, всё будет хорошо.

Я кое-как дал ему понять, что помню номер телефона, и пальцем изобразил в воздухе цифры. Внимательно следя за движением моего пальца, Мирали-муаллим записал на бумаге и показал мне — 964 658.

— Правильно?

«Да», — кивком подтвердил я и глазами поблагодарил его.

— Я написал большую книгу о Саят-Нове, — тем же дружеским тоном, но уже по-азербайджански сказал он и, накинув пиджак на плечи, вышел из палаты.

…Я потерял чувство времени и пространства, не знал, где и давно ли нахожусь. В палате жизнь тоже словно бы замерла. А где соседи, почему никого нет? Или уже ночь, и все давно спят?

Кто-то вошёл — молодой, в белом халате, на голове белый колпак из той же ткани. Я смотрел на парня в белом халате и поначалу не заметил Сиявуша, вошедшего следом и внимательно смотревшего на меня. Они уже поворачивались вспять, собираясь уйти.

— Это я, Сиявуш, это я, — кое-как объяснил я. — Помогите.

— Для того мы и пришли, — повернувшись обратно, улыбнулся парень в белом халате.

Сиявуш поспешно подошёл ко мне и чуть ли не опустился на колени.

— Что они с тобой сделали, Лео, — сказал он, не в силах сдержать слёзы и возмущение. — Я тебя не узнал. Почему ты не позвонил. Неужели ты был здесь, в городе?

Я не смог ему ответить, но дал понять, что позже всё объясню.

— Я вчера поздно добрался до дому, в полночь. Пешком шёл от сестры, представляешь? Ни трамвая, ни автобуса, ничего не работает, — объяснил Сиявуш. — Ужасные, жуткие вещи творятся, Лео, ты просто не представляешь. Едва переступил порог, Валя говорит, что звонили из Семашко, надо срочно идти туда. При этом ни имени, ни фамилии, ни отделения, ни номера палаты. Я отыскал Натига, он врач в детском отделении, мы вместе пришли, просмотрели журнал приёма больных, наконец нашли фамилию Адунцман. Я сообразил, что это ты, — улыбнулся он. — Хорошо придумал, иначе искали бы мы тебя два дня по всем отделениям.

Я вспомнил, что Мирали-муаллим не спросил у меня ни имени, ни фамилии, а сам не догадался назваться. Всё равно, я был ему безмерно благодарен.

— Раны на голове я вижу, — сказал Натиг, пододвигая табурет. — Есть ещё раны?

Я откинул ворсистое покрывало. Увидев мой бок, он сжал губы и покачал головой.

— Я… мать их так, кто провозглашает этих сапожников врачами, — гневно процедил он. — Я… так и разэтак их клятву Гиппократа и купленный за взятки диплом, — не успокаивался он. — Так и разэтак тех, кто считает их людьми.

— Всю ночь кровоточило, — сказал я.

Натиг вышел, вернулся с ватой и лекарствами, принялся обрабатывать рану.

Сиявуш смотрел на меня из-под очков, участливо улыбаясь.

— Повезло тебе, — после довольно продолжительной возни, сказал Натиг, — попади удар на несколько миллиметров правей — проткнул бы почку. Тогда выкрутиться было бы сложновато.