Отдам босса в хорошие руки

Босс опять придвигается, и на этот раз я оказываюсь уже не в подобии кокона, а именно в нем. Причем путами служат не только ноги мужчины, которые он расположил по бокам от моих, но и его запах, дыхание, даже взгляд.

— Почему она так настаивает, чтобы мы друг друга крепко держали? — ворчу я тихонько, пытаясь избавиться от неловкости. — Может, здесь все-таки нельзя лежать на подушках?

Последнее, что я отчетливо вижу — это улыбка мужчины.

А потом он берет мои ладони в свои, подвигается еще чуточку ближе ко мне, и я не просто вижу его глаза.

Я в них словно ныряю.

Пытаюсь вырваться, улизнуть, но медленная восточная музыка и запах мужского одеколона заставляют погрузиться сильнее. И я уже не только смотрю на серую гладь. Я проношусь над темными волнами моря, избегая, чтобы меня коснулись ее жадные своды. Кружусь над стихией, не замечая того, как играя и притворяясь спокойной и смирной, она начинает меня поглощать.

Сжимает пространство вокруг меня, выбрасывает все остальные запахи, мысли и звуки. И погружает в то, чем владеет.

Заставляя присмотреться, привыкнуть, заставляя принять.

Штиль так быстро сменяется штормом, что я могу задохнуться. Задохнуться от этого восхитительного ощущения силы. От этого запаха, впитавшего в себя сотню дождей и лучей заходящего солнца. И от странного чувства, что игра становится слишком серьезной. Слишком… похожей на настоящее.

С трудом нахожу в себе силы, чтобы зажмуриться, а потом снова поддаюсь уговорам дождя, который все еще слышу, открываю глаза, и с размаха падаю в бурлящее море.

Не холодно — нет. Наоборот — слишком жарко.

Этот жар осторожный, как пламя тихой свечи. Если подуть — не потухнет, а, подпитавшись моим дыханием, разгорится сильнее. Но мне все равно становится страшно, страшно, потому что я чувствую, что даже этот маленький огонек может причинить много боли.

А я не хочу…

Не могу…

Не должна.

Да и поздно уже.

И я опять закрываю глаза, остывая от волн, закрываясь от ливня, хотя и хочется открыть рот и жадно втянуть в себя хотя бы одну капельку этой вкусной отравы.

— Все! — громкий хлопок в ладоши выводит меня из странного транса. — Ну как ощущения?

Все закончилось? Правда?

Открываю глаза и вижу переливы серого моря. Взмах черных ресниц, и видение пропадает, граница снова поставлена.

Перевожу дыхание, забываю, вычеркиваю, смеюсь над своей бурной фантазией и пустыми страхами. Точно пустыми. Потому что нет никакой стихии, нет моря, дождя.

Это всего лишь мой генеральный и удачный парфюм, который задевает во мне какие-то грани, отвечающие за легкое сумасшествие.

Напротив меня снова холодный, расчетливый, жесткий, циничный мужчина, считающий верным лишь одну точку зрения. Не брезгующий любыми методами для достижения своих целей. И временами очень медлительный, очень, потому что, несмотря на слова администратора, он продолжает держать мои руки в своих.

Улыбаюсь, хочу подсказать ему, что уже все закончилось, и можно меня отпустить. И вдруг понимаю, что он не просто сжимает мои ладони, он слегка их поглаживает. Неторопливо, плавно, заставляя не только заметить, а прочувствовать это, а еще он продолжает внимательно смотреть мне в глаза, а как будто что-то ища в моем взгляде.

— Уже все, — говорю ему все-таки, но до того тихо, что он, наверное, даже не слышит. И я повторяю: — Уже все, Лев Николаевич. Можете больше за меня не держаться. Разрешили даже лечь на подушки.

Но ничего не меняется.

Ничего.

Только кажется, что он оказывается еще ближе, чем раньше.

Намного ближе.

И единственное, что нас отделяет — дыхание.

Практически одно на двоих.

Глава 39

Алла

Я так резко отшатываюсь, что наверняка бы упала, если бы генеральный все еще не держал меня за руки.

— Тише-тише, — говорит он мне строго, а потом освобождает мои ладони.

И скорее именно это, а не тон его голоса меня окончательно возвращает в реальность. Осмотревшись, понимаю, что ничего особенного не происходит. Ничего. Совершенно. Это просто усталость, тихая музыка, свечи и молчание, которое мы разделили.

— На самом деле, кров и пища являются чем-то интимным, — прорывается ко мне голос администратора, которая обходит собравшихся с какими-то чашами в руках. — Просто сейчас все настолько упростилось и стерлось, что мы об этом даже не думаем.

Она двигается медленно, как будто напоминая, что сари надела не просто так. Это даже не шаг, а практически танец. Поочередно раздает чаши парам, и ставит одну на пол между мной и Львом Николаевичем.

— Разделите между собой это вино, — предлагает она и отходит. — Сделайте это в вашей собственной тишине, которая комфортна для нас.

— Похоже, они экономят не только на освещении, — говорю я, мазнув взглядом по чаше. — Сколько, говорите, вы заплатили?

И тишина взрывается смехом мужчины. Громким, отрывистым, на который другие участники недоуменно оборачиваются. Это не та тишина, о которой упоминали. Но она вполне комфортна для нас. Потому что нам обоим без разницы на предлагаемые условия. Нас вполне устраивают те, которые мы создаем себе сами.