Отдел 15-К

— Герман! — Вика подбежала к нему и платком начала стирать с лица кровь. — Вот что ты за тип такой — самоуверенный и неблагоразумный. Ничему тебя жизнь не учит.

— Какой есть, — проворчал он. — Всё, пошли отсюда на свежий воздух. Чад этот вонючий, бетон этот сырой…

Колька было хотел предложить Герману помощь, но Вика его опередила, подставив свое плечо. Он понял, что тут и без него обойдутся.

— Да, Колюня, — повернулся к нему Герман, уже выйдя в коридор. — Гильзу найди. Всегда подчищай следы. Мало ли что тут еще случится — а по ней на тебя всегда выйти можно. Нет, Викусь, вот учишь его, учишь, а благодарности и толку — чуть.

Колька подобрал гильзу, которая валялась под ногами, и поспешил за коллегами, которые уже почти дошли до лестницы, ведущей на первый этаж.

В этот момент из помещения, которое находилось ровно посередине коридора, неслышно вышел человек с пистолетом в руке, которого Колька узнал даже при таком скудном освещении, даже со спины. Это оказался Сослан. Да он и не таился, напротив, повернул голову к Кольке и приложил палец к губам, при этом поднимая пистолет и направляя его на спины его друзей.

— Герман! — заорал парень, проклиная себя за то, что уже убрал оружие в кобуру, и судорожно доставая его.

Первая пуля предназначалась, как ни странно, Вике, но Герман успел оттолкнуть ее в сторону. Увы, но пуля мимо не прошла и ударила его чуть ниже ключицы. Вторая и третья попали оперативнику в грудь, оттолкнув его на ступени лестницы. Пистолет, видимо, был с глушителем — выстрелов Колька не слышал, только слабые хлопки. Зато его табельный грохнул оглушительно, даже громче, чем несколько минут назад, по крайней мере, так ему показалось.

Сослан схватился за шею, покачнулся, что-то прошипел на своем языке, развернулся и направил пистолет на Кольку. При этом у него уже не было плавности движений, той, которую он демонстрировал секунду назад, видно, крепко его зацепило. Именно поэтому парень успел выстрелить еще раз, причем снова попал и снова удачно, в голову, так, как будто его рукой кто-то управлял. Сослан, против всех законов физики и баллистики не отшатнулся назад, наоборот — кавказец упрямо боднул воздух лбом, как бы собираясь все-таки добраться до предателя, но с лишней дыркой в черепе никто из людей жить не может, и он шумно упал на бетонный пол.

— Герма-а-а-а-ан! — разрезал наступившую тишину вопль Вики. Секундой позже, уже тихо, она повторила: — Гера!

Герман был сильным человеком, даже получив три пули в грудь, он все еще жил, когда Колька подбежал к нему. На губах его пузырились сгустки какой-то красной кровяной пены, он часто моргал и хрипел, силясь что-то сказать.

— Ты это, давай не слишком шевелись, — забормотал Колька, непривычно негнущимися пальцами цапая карман, в котором лежал телефон. — Щас «скорую» … Да какую «скорую», мы сейчас тебя…

— Никто, — прохрипел Герман, глаза которого вдруг замерли, как будто увидев то, что остальным было недоступно. — Никто и никогда!

Его тело дернулось, как будто через него пропустили электрический заряд, алая пена застыла на губах, а из краешка рта вытекла тоненькая струйка крови.

Вика влипла спиной в стену и еле слышно, на грани звука, завыла. Колька же просто застыл недвижимо, стоя на коленях над телом друга. Время для него остановилось.

Эпилог

Снег шел уже неделю — зима все-таки отвоевала у осени свои позиции. Он завалил все улицы, и коммунальщики каждое утро клялись, что те будут очищены, и каждый вечер объясняли людям, что выпало просто рекордное количество осадков, и потому человек пока проигрывает стихии.

Завалило и двор на Сухаревке, тот, в котором стоял маленький особняк желтого цвета. Сугробы росли на глазах, при этом дорожка от арки до крыльца всегда была расчищена. Когда и как Аникушка это умудрялся делать, Колька не знал, но факт есть факт.

И когда хоронили Германа, тоже шел снег — мягкий и пушистый. Колька все это время был как будто во сне, который начался тогда, когда тело его, может быть, первого настоящего друга дернулось, отпуская душу. Все происходило как в кино, и казалось почти неестественным — деловитость Пал Палыча, который прибежал на выстрелы, реакция Ровнина, да и все остальное… Даже похороны у него особо в памяти не отпечатались. Он ходил, отвечал, написал рапорт о произошедшем — но это была просто механика. Хотя, может, и защитная реакция организма, как сказала ему тетя Паша, после того как потрепала его по загривку, добавив «Бедный, бедный парень». От нее такого он не ожидал, а потому у него как-то даже в горле защипало.

Дни шли, и вот наступило тридцать первое декабря. Сразу две даты — Новый год и год в отделе, — подумал парень, подходя к зданию.

Самое забавное — на крыльце стоял Ровнин, как и тогда, прошлой зимой. Он курил трубку и благожелательно смотрел на Кольку, поднимающегося по крыльцу. Надо заметить, что с момента похорон Германа шеф в отделе появился раза три, не больше.

— Доброе утро, Олег Георгиевич, — поздоровался Колька и хотел открыть дверь, но Ровнин не дал ему этого сделать.