– О! – Герман показал Кольке часы, стрелки на них указывали на половину девятого. – Я от этого каждый раз офигеваю. Едва ли не единственный в России поезд, который отходит и прибывает строго по расписанию!
Выйдя на перрон, Колька чуть не открыл рот, у него возникло впечатление, что он никуда и не уезжал. Перрон был тот самый, с которого они отправились в Петербург несколько часов назад.
– Не понял, – пробормотал он и глянул на Германа.
– Чего? – Оперативник проследил за взглядом приятеля и понимающе кивнул. – А, ты просто не в курсе. Ленинградский вокзал в Москве, и Московский тут, в Питере – они близнецы-братья. Такая задумка у создателей всего этого была, только не знаю, когда точно данную красоту сотворили – то ли еще при царе-батюшке, то ли уже при большевиках. Но в принципе – хорошая идея. Человек прибыл в другой город – а вокзал свой, родной. Все веселее.
В городе на Неве уже стемнело, становилось зябко. Колька, выйдя из здания вокзала, почувствовал себя дискомфортно – чужой город, а у него из имущества только куртка да пистолет. Нет, для ряда личностей криминального толка подобного было бы достаточно, чтобы разнообразить свою жизнь и сделать ее ярче, но это было не про него.
Поежившись, парень печально вздохнул. Помимо всего прочего, он еще хотел есть.
– «Ленинград мой, милый брат мой»! – проорал, стоя на ступенях вокзала Герман, который в отличие от напарника явно ощущал себя в своей тарелке. – Я снова вернулся в простор между небом и Невой!
Рядом засмеялись две женщины средних лет, проходившие мимо.
– Ну что, мой верный ученик. – Герман хлопнул напарника по плечу. – Нас ждет прославленный Лиговский проспект, именно там мы и будем жить.
– А это далеко? – устало спросил у него Колька.
– Нет. – Герман мотнул головой влево. – Вон там он и начинается. Лиговский – рядом.
– А отель? – уточнил Колька, уже изучивший своего наставника. – Он тоже рядом?
– Отель, – тот задумчиво глянул в звездное небо. – Отель не далеко. Ты понимаешь, Лиговский – он очень, очень длинный. Сначала надо идти до Обводного, потом – от Обводного…
– А если машину поймать? – предложил Колька. – Тогда – не надо идти. Можно – ехать.
– На машине – по Петербургу? – возмутился Герман. – Чур тебя, чур. Я понимаю – проскакать по этим камням на лошадке, но на машине? Фу! Как не стыдно!
– И что тогда? – мученически вздохнул Колька. – Отвергая – предлагай.
– Вот что, Николя. – Герман обаятельно, как он это умел делать, улыбнулся. – А не зайти ли нам на улицу Марата, это тут рядышком? Там – и тепло, и светло, и еда есть. А еще там живет моя приятельница, истинная петербурженка, и у нее наверняка есть подруги. Посидим, чаю попьем, Бродского вслух почитаем. Или Ахматову.
– Герман, я же сказал – да пожалуйста! – Колька вложил в голос весь талант убеждения, отмеренный ему богом. – Иди ты себе куда надо, только утром появись. И дай мне адрес гостиницы, я сам туда доберусь как-нибудь. На лошадке, на машинке, пешком – как скажешь.
– Не коллективный ты человек, Колюня, – сплюнул Герман и достал сигареты. – И дикий, Бродского не любишь. Пошли уже, домосед.
Колька много читал о красотах этого города, но, если честно, то в темноте он их особо не разглядел. Та же световая реклама, что и в Москве, машины снуют туда-сюда, люди домой торопятся – все одинаково. Разве только что чуть потемнее на улицах, особенно это стало заметно после того, как напарники пересекли небольшой мост, перекинутый над не самым широким каналом, который Герман и назвал «Обводным». – Вот мы с тобой здесь сейчас запросто гуляем, ничего не боимся, – разглагольствовал он, пока Колька ежился под своей курточкой – климат в Питере и впрямь был посуровее, чем в столице. – А ведь это самые бандитские места были еще не так давно, всего-то менее века назад. Куда там нашей Марьиной Роще или Хитровке до Лиговки. Тут такое творилось, что ни в сказке сказать, ни пером описать.
Кольке же не было дела до славного прошлого этого проспекта совершенно – он хотел есть. Достопримечательности хороши, когда тепло, светло, и в животе не урчит.
Герман остановился и повертел головой:
– О, вот она, – оживился он и потыкал пальцем в вывеску «Хачапурная» на противоположной стороне улицы. – Ты как насчет хачапура? Я бы сейчас аджарский съел, ну тот, который лодочка с яйцом, и еще жареную форель с отварной картошкой. Она тут очень неплохая была, помнится. И пива бы выпил.
– Еда, – сглотнул Колька. Он с печалью прошел уже мимо десятка «Пирожковых» и «Блинных», потихоньку начиная ненавидеть Германа, который знай пер вперед, как танк.
– Она, – подтвердил тот и, плюнув на правила дорожного движения, начал переходить дорогу, впрочем – достаточно пустынную в этот час. – Просто у тебя уже так брюхо гукает, что мне перед прохожими неудобно становится. Да, ты как – майонез уважаешь?
– Я все ем, – буркнул Колька. – Ты понимаешь, в Питере его бахают во все подряд, – объяснял Герман. – И в мясо, и в овощи, и в горячие бутерброды, и в суп…
– Я тебя сейчас убью, – пообещал другу Колька. – Если не замолчишь!