`Отдел 15-К. Отзвуки времен`

Вот после этого и возник вопрос о дальнейшей судьбе детоубийцы, поскольку проку от него никакого больше не предвиделось, а детские боль и кровь спускать с рук ему никто не собирался. Большинство дружно высказалось за то, чтобы его убить, не откладывая сие в долгий ящик, и только Виктория настаивала на законном подходе к данному вопросу. Ну а что думал по этому поводу Ровнин, не знал никто. Он воздержался от высказывания своего мнения, но одобрительно покивал, услышав версию Пал Палыча о крепком дубовом суке и звонкой рояльной струне.

Ну а что до неугомонного германца, так по всему выходило, что долго бегать ему на свободе все равно не придется, поскольку охоту на него начало все население ночной Москвы. А самым приятным являлось то, что покинуть город он тоже не мог, ведь в хранилище отдела лежала его черная книга, без которой он в других краях долго бы не протянул. Она являлась для него чем-то вроде аккумулятора, поддерживающего жизнь, эдаким кольцом Всевластия. С той, правда, разницей, что ее нельзя уничтожить ранее самого чернокнижника. Сначала должен умереть он сам, и только потом появится возможность провести ритуал по испепелению книги. Так уж устроены эти тонкие магические материи.

Потому противостояние отдела и примкнувших к нему порождений Ночи с припершимся в Москву порождением Средних веков временно сузилось до патовой ситуации. Чернокнижник мотался по городу, наверняка то и дело описывая круги вокруг отдела и подпитываясь слабыми эманациями своего сокровища, лежавшего в его хранилище, а оперативники и их союзники ждали первого промаха противника, но покуда безуспешно.

— И ведь что обидно, нам нужен даже не сам фон Швальве, — жуя бутерброд с сыром, поведала Николаю, сидящему за стойкой дежурки, Мезенцева, заявившаяся туда сразу после того, как Ровнин удалился в свой кабинет. Причем историю эту она ему рассказывала уже не в первый раз. — Нам…

— Нужен его череп, — проворчал тот. — Жень, я не тупой, я это давно понял. Найдем мы его, уничтожим и будет нам всем счастье, много и сразу. А может, даже и отпуск летом перепадет, потому что случаются пока на свете чудеса. Сам тому свидетель.

— Но точно не тебе, — расплылась в улыбке Евгения. — Ты наказан!

— Слушай, у тебя дел нет?! — рявкнул Нифонтов, терпение которого потихоньку начало показывать дно. — Что ты тут трешься?

— Удовольствие получаю, — проворковала та, стряхивая с себя крошки на пол. — Теперь ты у нас вечный дежурный. И это справедливо.

— Не путай распоряжение руководства со справедливостью. Эти две категории не всегда совпадают. Вернее, вообще почти никогда не совпадают.

— И не критикуй начальство! Оно у нас умное, оно знает, что делает. Если оно решило, что я достойна отдельного рабочего кабинета, значит, так и есть. А ты… Вон почту разбери. Счета Аникушке отдай, рекламу Тит Титычу, а остальное на стол Ровнину положи. Вот когда я тут сидела, почта к этому времени всегда была уже рассортирована. И еще это… Старые дела изучай, поднимай свой профессиональный уровень. Ай!

Девушку ударил в лоб маленький, подшитый кожей валенок. Похоже, что Аникушка не одобрил ее слова, ведь именно так он выражал свое несогласие с поступками сотрудников отдела.

— Интересно, что скажет Пал Палыч, узнав о том, что когда-то и его кабинет теперь стал только твоим, — невероятно ядовито осведомилась у Мезенцевой Валентина, незаметно подошедшая к ней со спины. — Пойду, пожалуй, узнаю его мнение на этот счет.

— Ой, да иди спрашивай, — скорчила рожицу Евгения. — Чего от тебя еще ждать?

— Дай человеку каплю власти, и ты узнаешь, каков он на самом деле, — покачал прозрачной головой Тит Титыч, высунувшись по пояс из стены. — Неправа ты, Женечка. Совсем неправа.

Мезенцева, скорее всего, и сама уже поняла, что перегнула палку, но, как всегда, не пожелала признавать собственную неправоту, потому засунула в рот остатки бутерброда, развернулась так, что полы скрипнули, и отправилась на второй этаж.

— Молодая еще, — примирительно сообщил окружающим Тит Титыч. — Перемелется — мука будет.

— Не уверена. — Валентина достала из кармана пиджака шоколадную конфету в серебристом фантике. — Некоторые люди не меняются. И не надо мне рассказывать о том, что маленькая собачка до старости щенок. Если эту засранку и сравнивать с собакой, то ее следует называть той еще…

— Нифонтов, нас Ровнин к себе вызывает! — раздался с лестницы голос Мезенцевой, не дав Тициной закончить свою мысль. — Прямо сейчас! Потом почту разберешь, копуша!

— Валь, я с тобой согласен, — встал из-за стола Николай. — Только вот все равно она одна из нас, так что придется терпеть ее такой, какая она есть.

— Фу, как банально. — Валентина засунула конфету в рот и положила обертку от нее на стойку. — До приторности.

— Что думал, то сказал. — Николай скомкал фантик и бросил в урну, стоящую под столом. — И не мусори, а то опять Аникушка тебе в исправительных целях мыша в ящик стола запихнет.

— И ты, Брут, — вздохнула его коллега. — Нет чтобы что-то приятное женщине, которая со следующей недели садится на строжайшую диету, сказать?