— Очень просто, — улыбнулась уборщица, а после подошла и приставила указательный палец ко лбу молодого человека. — Бах — и все. От пули в лоб ни одно колдовство не спасет. А еще лучше в затылок, так, чтобы он тебя не успел увидеть и что-то предпринять. Колдуны, особенно опытные, публика шустрая, реакция у них отменная. Да ты и сам это знаешь, что я банальные вещи проговариваю? Запомни, Николай, в тех случаях, когда враг на самом деле крайне опасен и при этом живым тебе не нужен, всегда стреляй первым, обеспечивая себе преимущество. Ну а после все по правилам: гвозди в пятки, вырезать язык, в рот насыпать булавок и зашить его суровой ниткой. И все, он никогда из могилы уже не выберется, ни телом, ни духом.
— Вот! Зря ты все надо мной все время смеешься, — поддакнула тете Паше Мезенцева. — Дескать, я с пистолетом как дурень с торбой ношусь.
— Наличие пистолета не говорит о том, что у тебя ум есть, — хмыкнув, сообщила девушке тетя Паша. — Это вещи невзаимосвязанные. Ну а если тебя, Колюшка, смущает моральный аспект, то забудь о нем. Вина этого лиходея уже доказана, и сюда его тащить смысла нет совершенно никакого. Впрочем, поскольку он ведун, то можно все устроить так, что все останутся довольны. Кроме, разве него самого.
— Это как? — заинтересовалась Виктория.
— Поверь, в Новодевичьем найдутся те, кто воздаст ему по заслугам. Место старое, непростое, хозяева там имеются. И им наверняка сильно не нравится то, что кто-то суету наводит в их владениях. Рыжая, скажи мне, он наверняка свои делишки в светлое время суток обделывал? Верно?
— Ну да, — неуверенно подтвердила Мезенцева. — Двое говорили, что приезжали к башне после занятий, это часа два-три дня. Остальные, наверное, тоже.
— О чем и речь. Задержись этот засранец там чуть подольше, до той поры, когда солнце сядет, мало бы ему не показалось. — Уборщица глянула на часы, висящие на стене. — Так, до темноты время есть, день сегодня будний, погода не ахти, так что народу за счастьем вряд ли много поедет, так что у вас есть все шансы этого стервеца схомутать. Давайте, давайте, не рассиживайтесь. А то ведь он и в самом деле скоро из города уберется восвояси.
— Вик, слышала? — топнула ногой Женька. — Одевайся давай.
— У лесного ведуна сила в голосе и руках, — подошла тетя Паша к Николаю. — Перво-наперво рот ему заткни, чтобы он на помощь к себе кого не позвал, тех же ворон например. Он с живыми тварями на «ты», не хуже иного лешака с ними управляется. Что до рук, все ведуны мощь большую имеют, от леса взятую. А в остальном они люди как люди.
— То есть если его жахнуть шокером, то он сомлеет? — уточнила Вика, надевавшая модные сапожки.
— Если в шею, к примеру, и максимальным разрядом, то обязательно, — подтвердила тетя Паша и одобрительно кивнула, когда та убрала в сумочку означенный предмет. — После руки за спину, в наручники, а в рот — кляп. И сидите до вечера в микроавтобусе, ждите, пока народ шататься не прекратит. А часиков в одиннадцать тащите этого говнюка к той же Софьиной башне. Ну, или любой другой, без разницы.
— И? — поторопила ее Евгения.
— А там вас встретят, не сомневайся, — усмехнулась уборщица. — Вика, ты, главное, помни: все должно быть по-настоящему. Еще раз: ведуны в лесу живут, который всегда со всеми правдив, потому людское горе, радость и все остальные эмоции чуют будь здоров как, их обмануть очень сложно. Расстарайся, девонька. Надо.
Может, слова старой уборщицы на Викторию так подействовали, может, атмосфера Новодевичьего монастыря, величественно красивого в зимнем облачении, может, еще что, но от ее хрупкой фигурки, бредущей к Софьиной башне по дорожке между высоких сугробов, так и сквозило отчаяние. Хоть Женька и Николай, притворившиеся влюбленной парочкой и следующие за ней на расстоянии, лесными ведунами не являлись, но и то эти эманации печали уловили.
— Главное, чтобы эта сволочь сегодня уже кого-то не зацепила на крючок, — выдохнула Мезенцева. — Иначе все наши труды коту под хвост. Мы тут мерзнем, а он сидит сейчас где-то, чай дует. И темнеть вон скоро начнет.
— Ничего, — успокоил ее Нифонтов. — Если что, завтра сюда еще раз приедем, часикам к одиннадцати.
Виктория подошла к стене, испещренной надписями, постояла около нее, достала из сумочки лист бумаги, сложенный вчетверо, помедлила чуть-чуть, словно раздумывая, и сунула его в щель, где уже лежало много таких же посланий. Мало того, мгновением позже ноги ее подкосились, как подрубленные, и она рухнула на колени, при этом, похоже, крепко приложившись лбом о стену.
— Во дает! — ахнула Мезенцева. — Ну актриса!
Нифонтову отчего-то показалось, что Вика, похоже, вполне искренна в своих чувствах, но вслух этого говорить не стал. Тем более что появилась куда более веская тема для беседы с напарницей.
— Клюнул, — шепнул он Женьке, захохотал и коротким движением усадил ее на заснеженную скамейку. — Смотри! И ругайся на меня, что ли!
— Дурак! — заорала Мезенцева, тоже, заметим, вполне искренне. — У меня теперь вся попа будет мокрая от снега!