Отдел 15-К

— М-м-м, как интересно. — Малетто повертел головой. — Мальчик, так ты пришел не один? Сеньоры, зачем прятаться? Мой театр всегда рад зрителям.

Герман первым вышел на освещенную площадку перед домом, в руке его поблескивал знакомый уже Кольке серебряный нож. За ним, треща ветками, двинулись и остальные.

— Сеньор Малетто, не так ли? — вежливо осведомился Герман. — Насколько я понял, вы удерживаете в своем доме детей, причем против их воли. Не соблаговолите ли вы их отпустить?

— Детей? — итальянец наигранно развел руки в стороны. — Каких детей? В моем доме нет никаких детей. В нем живу только я. Впрочем, в нем еще обитают актеры моего театра, но по отношению к куклам слово «жить» звучит не слишком верно.

Малетто три раза хлопнул в ладоши, и из открытой двери дома послышались тихие, как будто детские, шаги. Чуть позже из нее стали выходить куклы, с ниточками на руках и ногах, одетые в пестрые костюмы и словно сошедшие со страниц книг по истории Комедия дель Арте[5] — Бригелла, Уберто, Грациано, Коломбина…

— Марюта? — неверяще прошептал Ржавый, глядя на куклу, изображавшую служанку. — Карась, вон же Марюта!

— Теперь уже нет, — согнулся в полупоклоне Малетто. — Это Фьяметта.

— На перо падлу надо ставить. — Карась тряхнул рукой, со щелчком выкидывая узкое лезвие ножа, другой он отодвинул застывшего Ржавого себе за спину. — Ну что, псина, айда к блатному?

— Идиото, — даже как-то с жалостью посмотрел на него итальянец. — Ну почему все сразу хотят меня убить, и никто не хочет посмотреть перед этим мой гениальный спектакль?

— Я театры не люблю, там в буфетах коньяк бодяжат. — Кошачьим шагом Карась начал приближаться к итальянцу, на его лице играла улыбка. — Начальник, ты же на суде покажешь, что это была самооборона?

— Меня здесь вообще не было, — ответил Герман, обходя кукловода с другой стороны.

— Нет, нет, нет. — Малетто сделал два шага назад. — Надо говорить: «Нас больше не будет».

Он снова хлопнул в ладоши и крикнул что-то на итальянском.

Колька даже не заметил, как маленькие фигурки спрыгнули с крыльца дома и подбежали к ним.

— Ай! — нож Карася упал на землю, в его руку вцепилась кукла в костюме служанки. Вслед за ножом на снег брызнула кровь, похоже было на то, что мелкая тварь попросту вгрызлась в руку вора.

Что было с Германом, Колька не видел, поскольку его шею захлестнула тонкая, но очень прочная нить, перед глазами появилось кукольное детское лицо в колпаке и круглых очках.

— Хи-хи-хи, — издевательски пропищала игрушка, а после начала затягивать удавку все сильнее.

Перед глазами Кольки поплыли круги, ноги подкосились, уже стоя на коленях, он вцепился руками в нить, пытаясь ее разорвать или хотя бы растянуть…

— Что же ты делаешь, лиходей! — как будто сквозь вату услышал Колька. — Снова ты за свое!

— Уйди, старик, — в голосе Малетто прозвучала неподдельная злоба. — Я пожалел тебя в прошлый раз, в этот не пощажу!

— Пожалел ты, как же, — голоса стали уплывать вдаль, в ушах бешено застучало, и Колька понял, что это, похоже, конец…

Именно в этот момент он почувствовал, что может дышать. Судорожно вздохнув, Колька схватился за горло — нити не было.

— Братие! — голос старика был силен и звонок. — Нет мне прощения, то мне ведомо, но и не себе я помощи прошу! Души-то детские пожалейте, безвинны они. Помогите мне, братие, не совладаю я один с ним!

Гулкий и глухой удар колокола ошеломил Кольку, он шел как будто из-под земли.

— Чего это? — услышал он шепот Карася.

— Не знаю, — слова пришлось выдавливать, горло было как будто чужое, вместо привычного голоса раздавалось словно змеиное шипение.

Карась оказался рядом с Колькой, одна рука у него была в крови, кожаная куртка была в нескольких местах располосована.

— Проклятый старик! — Малетто озирался и хлопал в ладоши, куклы столпились вокруг него.

— Гляди. — Карась ткнул пальцем в сторону кустов, Колька повернул голову туда и удивленно заморгал.

Из темноты выходили люди в черных рясах, с крестами на груди, у каждого из них в руке был факел.

Итальянец, увидев монахов-черноризцев, что-то завопил на итальянском, куклы бросились к дому, он поспешил за ними, обернувшись на ходу:

— Глупцы, вы думаете, что театр Малетто на этом закончился?

— Братие, поспешите! — надсадно крикнул старик. — Уйдет, окаянный! Нельзя, чтобы он дверь закрыл.

Малетто почти успел захлопнуть дверь. Почти.

Дом вспыхнул так, как будто его облили бензином и одновременно подпалили с разных сторон. Вспыхнула и фигура Малетто, стоящего на крыльце у самой двери, ярко-красный огонь как будто пожирал его изнутри, полыхала кукла Арлекина, которую он так и не выпустил, корчились и извивались, как будто в каком-то диком танце, его актеры.

— Спасибо вам, братие! — поклонился в пояс монахам старик. — Спасибо, что отозвались, что подсобили. Знаю, не простили вы меня, но то мой крест.

Монахи молча развернулись и ушли в темноту, где-то снова бухнул колокол.