Отдел деликатных расследований

– О, веганы, например, требуют от школ, чтобы те прекратили держать в классах животных. Ну, знаешь, там, морских свинок, хомячков и тому подобное. В школах, бывает, устраивают живые уголки.

– Да, – ответила Анна. – Когда девочки были помладше, у них в классе держали морскую свинку. Чепуха какая-то, можно подумать, дети собираются есть этих зверушек. Так где у этих веганов собака зарыта?

Ульф улыбнулся:

– Они говорят, что таким образом в детские умы внедряются скотоводческие идеи.

– Да неужели! – взорвалась Анна. – У них вообще есть чувство меры?

Ульф не ответил. Он думал о том, что кто-то наверняка осудит его, Ульфа, за то, что он держит у себя Мартена. А если так, то что он, предположительно, должен сделать с собакой? Отпустить на волю?

Но Анна пока не готова была закрыть тему живых уголков.

– Морскую свинку, которую девочки держали в классе, звали Уолтер. По выходным ребята по очереди брали Уолтера к себе домой. Но потом его сожрала чья-то собака.

Ульф присвистнул.

– Какое несчастье.

– Да. Но что сказал на этот счет отец Карла?

– Сказал, это зависит от конкретной ситуации, – ответил Ульф. – Этим своим фантастическим голосом. И все как один принялись кивать. Стоит только ему открыть рот, а все вокруг уже кивают. Это поразительно.

Они вышли из кафе и пересекли улицу, направляясь к передней двери их учреждения. Эрик как раз тоже только что пришел на работу; он кивнул им в знак приветствия. Ульф заметил у него под мышкой свернутый в трубочку журнал, уж наверняка посвященный рыбалке, с фотографиями спиннингов, поплавков и прочей рыболовной параферналии – всего того, что делало жизнь Эрика терпимой, того, что было его надеждой и опорой. Ульф подумал о профессоре Хольгерссоне: что бы тот сказал о подобном образе жизни. Или что бы сказал Кьеркегор, если уж на то пошло. Он подозревал, что они оба это одобрили бы: простая, непритязательная жизнь, лишенная претенциозности и притворства, – чего нельзя сказать о многих других, гораздо более утонченных и изысканных существованиях.

– Бедный Эрик, – пробурчала себе под нос Анна.

– Нет, – ответил Ульф. – Не бедный. Счастливый Эрик.

Анна посмотрела на него с сомнением:

– Но ведь он не думает ни о чем…

– …кроме рыбалки. Да, но делает ли это его несчастным? Напротив: Эрик абсолютно счастлив. Он не знает сомнений.

У Анны был задумчивый вид.

– Как ты считаешь, чт'o Эрик думает о нас?

– Не имею ни малейшего представления, – ответил Ульф.

– Тобой он восхищается, – заметила Анна. – Он мне говорил, и не раз. Что ты добрый.

– Это очень великодушно с его стороны. Конечно, можно еще поспорить, кто из нас двоих – добрый. – Ульф помолчал. – К тебе он относится прекрасно, я это знаю.

Анна вспомнила, как Эрик однажды зимой пригласил ее к ним с женой порыбачить на льду. Ей пришлось срочно изобретать уважительную причину для отказа.

– Рыбалка на льду – невообразимо скучное дело, – заметил Ульф. – Сидишь над лункой и ждешь, когда у тебя клюнет.

– Знаю, – ответила Анна. – Бедный Эрик.

Ульф улыбнулся.

– Давай не будем снобами, – пошутил он.

Анна, однако, приняла его упрек всерьез.

– Прости. Ты прав. Эрику наша жалость не нужна.

Ульф заверил ее, что и не думал ее осуждать.

– Я вовсе не собирался указывать тебе, что о ком думать. Мне бы такое даже в голову не пришло.

Странный это был момент: он вдруг ощутил, будто переступил некую линию, некую интимную границу. И ему показалось, что Анна тоже это почувствовала: чуть покраснев, она отвернулась. Они как раз подошли к двери конторы; он потянулся было, чтобы притронуться к ней, но остановился и уронил руку, лишив движение всякого смысла.

Общее собрание отдела заняло все утро – казалось, оно не кончится никогда. Их непосредственный начальник, большой поклонник всяческой бюрократии, посвятил два часа детальному разъяснению новейших процедур. Где-то в недрах организации, на самых верхах, существовали умы, которые беспрерывно, страница за страницей, извергали циркуляры, инструкции и директивы относительно общей политики. В большинстве своем эти документы, подшив, благополучно забывали; очень немногие из этих бумажек оказывали хоть какое-то влияние на рабочий процесс. Но для новых циркуляров тоже существовала определенная процедура, и избежать ее не было никакой возможности. Ульф сидел на своем месте, глядя в потолок, в то время как добросовестный, как всегда, Карл лихорадочно строчил в записной книжке, конспектируя все, что говорило начальство. Докладчик, которому это пришлось по душе, время от времени делал паузы, чтобы Карл успевал за ходом его мысли, и иногда даже отпускал замечания вроде:

– Пожалуйста, господин Хольгерссон, скажите, если я говорю слишком быстро или если у вас будут какие-то вопросы.

Под конец заседания, когда Ульф, Анна и еще с десяток служащих уже поднялись на ноги, чтобы уходить, докладчик подошел к Карлу.