Отдел деликатных расследований

– Да, развязку. Мне пришло в голову, что вам как следователю может быть близко это понятие. Ведь в этом – вся ваша работа, не так ли?

– Бывает иногда, – ответил Ульф. – Но иногда – нет.

После консультации у доктора Свенссона Ульф вернулся в контору. Анна с головой зарылась в бумаги, но с готовностью согласилась сделать небольшой перерыв на кофе. И они с Ульфом отправились через дорогу в кафе. Их любимый столик был занят шумной студенческой компанией, так что они уселись в глубине зала.

– Все уладилось? – спросила она.

Ульф кивнул:

– Думаю, да.

Анна знала, что он не вправе больше ничего говорить, и не стала расспрашивать дальше. Но все-таки задала вопрос о том, узнал ли он что-нибудь интересное лично для себя.

– Кое-что о ликантропии, – ответил Ульф. – И немного о нудистах. Ах да, и о «Саабах-92» с витамином D – но это уже благодаря Блумквисту.

– Ничего особенного, значит, – сказала, улыбаясь, Анна.

Как он любил эти ее остроумные недомолвки – как он их любил. Но потом ему вспомнился тот разговор насчет метонимий и направлений, в которых не стоит двигаться. В этом направлении двигаться точно не стоило. Это было просто нельзя. Это была запретная территория – сады невинности с их яблоневым древом, вот только в садах этих скрывался змей, будь то метонимия или вполне реальная гадюка.

– А как насчет тебя? – спросил он. – Что ты поделывала эти несколько дней?

Анна сделала глоток кофе. «Ответить нетрудно – думала о тебе», – мелькнуло у нее в голове. Но этого говорить ей было никак нельзя. Поэтому она ответила:

– У девочек было соревнование по плаванию.

– Вот это да! – сказал Ульф. – И как они справились?

– Проиграли, – ответила Анна. – Пришли последними.

– Какая жалость, – сочувственно сказал Ульф. – Но все мы рано или поздно проигрываем, верно?

– Верно.

– А как на работе? Что-нибудь интересное происходит?

– Ты просто не поверишь, – сказала Анна. – Ты просто не поверишь, но тот парень – который в работает в кофейне, – он был объявлен в розыск, пропавшим без вести. Родители пришли в полицию. Понимаешь, он живет с родителями.

Ульф, потеряв дар речи, смотрел на нее. Те ботинки в квартире Линнеа…

– Так что я отправилась прямиком на ту квартиру – помнишь, где мы видели ботинки? И там его и нашла. И второго тоже.

– Обоих?

– Да. И оба были без одежды – что один, что второй.

– Как странно, – сказал Ульф.

– Я сказала ему одеться и бегом бежать к родителям, чтобы их успокоить.

– Лучшее, что можно было сделать в этой ситуации, – сказал Ульф. Он покачал головой. – Уж эта молодежь!

– Мы были абсолютно такими же, – заметила Анна.

– Мы одежду с себя не снимали, – сказал Ульф. – По крайней мере, не так часто.

– Ладно уж, – вздохнула Анна. – Снявши голову…

– …По волосам не плачут, – закончил за нее Ульф.

И оба замолчали. Пора было возвращаться на работу. Обоим этого не хотелось. Но было надо.

Тем вечером, вернувшись к себе, Ульф принял душ, переоделся, а потом постучался в дверь к госпоже Хёгфорс, чтобы забрать Мартена. Соседка как раз варила черничное варенье и дала ему баночку – поставить в буфет.

– Балуете вы меня, госпожа Хёгфорс, – сказал Ульф.

А она ответила:

– Вы этого заслуживаете, господин Варг. А уж если вдове нельзя побаловать такого человека, как вы, то что ей еще остается делать, я вас спрашиваю?

Он спросил у нее, как обстоят дела у Мартена.

– Определенно идет на поправку, господин Варг, – сказала она. – Тут уж сомневаться не приходится. Погнался сегодня за белкой – вот уж чего он давненько не делал. И снова начал лаять – все более уверенно.

– Я очень рад это слышать, госпожа Хёгфорс, – сказал Ульф.

Потом он вывел Мартена на вечернюю прогулку. Уговаривать пса не пришлось – Мартен охотно вышел на улицу, и, казалось, в нем снова пробудился интерес к видам и запахам парка. Ульф почувствовал себя счастливым – Мартен будто уходил в какой-то неизведанный край, а теперь он вернулся. Будь я католиком, подумал Ульф, я бы поставил свечку святому Франциску, поблагодарить его за то, что моя собака вернулась ко мне; но я – не католик; не верю я во все это – хотя иногда, быть может, я об этом жалею; быть может, это утешало бы меня время от времени. И что вообще в этом плохого – верить в святого Франциска, который был таким добрым и любил животных, когда в этом мире столько всего неправильного? Если один род любви тебе недоступен, подумал Ульф, тогда, может быть, в мире есть и другие, готовые дать тебе то, что любовь всегда дает человеку. Может быть, они есть и ждут.

Он посмотрел на Мартена, который трусил рядом с ним по дорожке.

– Хороший ты пес, Мартен, – сказал Ульф.

Мартен, будучи глухим, ничего не услышал. Но потом он поднял взгляд на хозяина, а Ульф, подчиняясь внезапному импульсу, сказал, четко обозначая каждый звук губами:

– Волк.

Он и сам не знал, почему так сделал; слово пришло к нему само собой.

Мартен внимательно смотрел на него, силясь разобрать движения губ хозяина против вечернего света. Наконец ему это удалось, и, к крайнему удивлению Ульфа, он сел и, задрав морду, завыл.