Отдел убийств: год на смертельных улицах

Списку потенциальных жертв нет конца. Обнаружен страховой полис на мужчину, избитого и брошенного умирать в лесистой местности Северо-Восточного Балтимора; он выжил и позже нашелся в больнице на реабилитации. Еще один полис – на младшую сестру Джеральдин, погибшую по неизвестным причинам несколько лет назад. А из другого альбома Чайлдс достает свидетельство о смерти, датированное октябрем 1986 года, на мужчину по имени Альберт Робинсон. Указанная причина смерти – убийство.

Чайлдс берет бумажку и идет к другой синей папке, где находится список всех балтиморских убийств в хронологическом порядке. Открывает папку на восемьдесят шестом году и просматривает столбец с жертвами:

Робинсон, Альберт, Ч/М/48

10/6/86, застрелен, С.-В., 4J-16884

Сейчас, почти два года спустя, дело все еще открыто, старшим следователем значится Рик Джеймс. Чайлдс несет свидетельство о смерти в главный офис, где Джеймс за столом рассеянно ковыряет шеф-салат.

– Это тебе о чем-нибудь говорит? – спрашивает Чайлдс. Джеймс просматривает свидетельство.

– Ты где это взял?

– В фотоальбоме Черной Вдовы.

– Ты прикалываешься?

– Не-а.

– Твою налево, – Джеймс вскакивает и горячо пожимает руку сержанта. – Гэри Чайлдс раскрыл мое убийство.

– Ну, кому-то же тут надо работать.

Альберт Робинсон, алкоголик из Плейнфилда, штат Нью-Джерси, был найден мертвым у насыпи железной дороги «Балтимор и Огайо», у подножия Клифтон-парка, с пулей в голове. Уровень алкоголя в крови на время смерти – 4.0, в четыре раза выше уровня, разрешенного для вождения. При расследовании Джеймс так и не понял, как пьяница с севера Джерси оказался мертвым в Восточном Балтиморе. Возможно, рассуждал он, бродяга залез в поезд, следующий на юг, и по неизвестным причинам схлопотал пулю, пока поезд шел через Балтимор.

– А как именно она связана с Альбертом? – с нахлынувшим интересом спрашивает Джеймс.

– Не знаю, – говорит Чайлдс, – но нам известно, что она проживала в Плейнфилде…

– Да ладно.

– …и у меня такое ощущение, что где-то в этой горе бумажек мы найдем страховку и на твоего покойника.

– О-о-о-о, у меня прям все внутри потеплело, – смеется Джеймс. – Говори, не останавливайся.

Джеральдин Пэрриш в большой допросной поправляет парик и наносит очередной слой макияжа, смотрясь в карманное зеркальце. При всем происходящем она не забывает прихорашиваться, если это можно так назвать. И аппетит не потеряла: когда детективы приносят сэндвич с тунцом из «Крейзи Джона», она съедает его целиком, пережевывая медленно, оттопырив мизинцы.

Через двадцать минут Джеральдин требует, чтобы ее отвели в дамскую комнату, и Эдди Браун доводит ее до дверей, покачав головой с улыбкой, когда подозреваемая спрашивает, зайдет ли он с ней.

– Давайте уже, идите, – отвечает он.

Она проводит там добрых пять минут и в коридор возвращается уже с новым слоем помады.

– Мне нужны лекарства, – говорит она.

– Какие? – спрашивает Браун – У вас в сумочке было два десятка самых разных.

– Все.

В мыслях Эдди Брауна появляются картины передозировки в допросной.

– Ну, все вы не получите, – говорит он, сопровождая ее обратно. – Разрешаю выбрать три таблетки.

– У меня есть права, – надувается она. – Конституционные права на мои лекарства.

Браун улыбается и качает головой.

– Над кем вы смеетесь? Вам бы обратиться к религии… а то смеетесь над людьми.

– Это вы меня будете учить религии, что ли?

Джеральдин неспешно вплывает обратно в допросную, за ней – Чайлдс и Уолтемейер. В конце концов потолковать с ней попробуют целых четыре детектива, раскладывая на длинном столе страховые полисы и объясняя снова и снова, что совершенно неважно, она спустила курок или не она.

– Если из-за вас кого-то застрелили, вы тоже виновны в убийстве, Джеральдин, – говорит Уолтемейер.

– Можно мне лекарства?

– Джеральдин, послушайте. Вас и так обвиняют в трех убийствах, а скоро, возможно, найдутся и новые. Сейчас самое время рассказать, что произошло…

Джеральдин Пэрриш закатывает глаза к потолку и начинает бессвязно лепетать.

– Джеральдин…

– Не понимаю, о чем вы, мистер полицейский, – произносит она вдруг. – Я ни в кого не стреляла.

Позже, когда детективы уже оставили надежды на внятное заявление, Джеральдин остается в допросной одна, ждет, пока оформят все документы, прежде чем ее переведут в Городскую тюрьму. Она наклонилась вперед, положив голову на стол, когда мимо проходит Джей Лэндсман, только что заступивший на смену с четырех до двенадцати, и заглядывает в одностороннее окошко.

– Это она? – спрашивает он.

– Ага, – говорит Эдди Браун. – Та самая.

На лице Лэндсмана расползается злорадная ухмылка, и он грохает ладонью по металлической двери. Джеральдин так и подскакивает.

– У-у-у-у-у-у, – завывает он, изображая привидение, как умеет. – У-у-у-у-у, у-у-у-убийство… У-У-УБИ-И-ИЙСТВО-О-О…

– О господи, Джей. Ну поздравляю.

И в самом деле, Джеральдин Пэрриш залезает под стол на четвереньках и блеет там, как охреневшая коза. Довольный собой, Лэндсман не унимается, пока та уже не лежит на полу ничком между металлических ножек и не орет благим матом.