Отделы

Так иногда они без всякого видимого повода неожиданно покидают тело носителя, покидают резко и неосторожно, без учёта того, что с телом будет дальше. К амнезии или к коме это не приводит, последствия оказываются намного хуже. Вместе со сбежавшей духовной сущностью из тела как бы улетучивается сама жизнь. Не вся жизнь, как тонко сбалансированный и нормально функционирующий биохимический гомеостаз, а только её часть. Фигурально выражаясь, из человека словно выдёргивается некий стержень. Он перестаёт осознавать своё место в мире и обществе, перестаёт понимать зачем живёт, перестаёт соображать, что и для чего делает. Иногда таких людей можно видеть – они бесцельно куда-то идут, бесцельно что-то делают. Если их спросить, зачем они что-то совершили, они неспособны дать вразумительного ответа.

Такое тело живёт, не впадает в кому, но и бездушным человеком первого типа не становится. Будучи живым, оно словно бы неживое. Будучи человеком, оно словно бы не человек. Ни то, ни сё, а что-то среднее. Это и есть зомби.

Словно чувствуя, что ему недостаёт внутреннего стержня, а у всех вокруг он есть, зомби алчет покромсать чужую плоть, потому что понимает «стержень» буквально, как некий, скрытый внутри тела орган. Не найдя стержня в одной жертве, он бросается на другую, испытывая при этом некое подобие неутолимого голода. Но это не тяга к мясу или мозгам, как в опошленных кинематографических поделках. Это тяга к чему-то нематериальному, что нельзя пощупать руками, хотя сам зомби об этом не подозревает. Поэтому его голод невозможно утолить, и он настойчиво продолжает кромсать свои жертвы, одну за другой.

Зомби – это уже не совсем человек, это скорее некая бесчувственная чушка с запредельно высоким болевым порогом. Со стороны это может выглядеть как неуязвимость – зомби бьют, стреляют, режут, а ему хоть бы что. Это впечатление обманчиво, зомби безусловно смертны, как и всё живое…

Когда Бретт слышал от наставника какие-то невероятные вещи про имаго, ему было проще в них поверить, потому что ночных монстров он видел своими собственными глазами практически каждую ночь. В отношении них рассудку было проще смириться с необыкновенным и неправдоподобным, ведь оно регулярно находилось перед глазами. А со всеми этими инопланетянами, ведьмами, бессмертными людьми и зомби было иначе. Особенно с зомби. Бретт их никогда не видел и потому рассказ старшего агента показалось стажёру какой-то чудовищной дичью, особенно слова об отсутствии у людей души.

Он ждал продолжения, но продолжения у агента Донахью не было.

– Увы, друг мой, это всё, что поддатый коллега из «Дзеты» успел рассказать, прежде, чем его забрали и увезли какие-то хмурые ребята. Больше я его не видел…

Обстоятельства не дали Бретту возможности хорошенько обдумать услышанное. Затылки у обоих агентов запульсировали одновременно, причём так сильно, как никогда прежде, что заставило их моментально забыть и про зомби, и про другие отделы, и про всё остальное. Объяснение столь сильным ощущениям могло быть только одно – где-то совсем рядом имаго заявились целой компанией. Это было неожиданным и совершенно несвойственным им поведением, однако ломать над этим голову было некогда.

Затылочный радар указывал в направлении старого трейлера, стоявшего на большом земельном участке, который весь зарос травой, кустами и деревьями. В этих зарослях громко трещали сверчки. Очищено от растительности было лишь небольшое пространство непосредственно перед трейлером. На земле валялись разбросанные детские игрушки, на натянутых верёвках сушилось бельё, рядом стоял видавший виды пикап «Крайслер». Ржавая бочка использовалась как мусорный бак и была наполнена доверху; среди мусора в изобилии торчали пустые бутылки. Определённо здесь проживала не самая благополучная семья.

Внутри трейлера горел свет и был слышен телевизор. У входа, за приваренную скобу была привязана собака, какая-то беспородная дворняга. Когда агенты вышли из машины, собака оглушительно залаяла и забилась на привязи. Но лаяла она не на Руфуса Донахью и не на Бретта Гейслера. Задрав морду, она вертела ей из стороны в сторону, словно не могла понять, где же прячутся те, кого она чует.

Когда пёс начал лаять, сверчки моментально затихли. Затылки обоих агентов продолжали пульсировать, но как-то странно, не указывая конкретного направления, словно имаго надвигались одновременно отовсюду.

Прежде у Бретта никогда не возникало повода задуматься, способны ли животные чуять имаго? Теперь ответ был у него перед глазами. По крайней мере собаки и сверчки ночных монстров чуяли. Для агента Донахью, судя по всему, это тоже стало открытием.

Внутри трейлера послышался шум, дверца приоткрылась и наружу выглянул мальчик лет девяти – узнать, что не даёт покоя собаке. Он вышел к ней, взял за ошейник и поглаживая ей спину, начал что-то тихо шептать в самое ухо. Собаку при этом ощутимо трясло.

Тут-то всё и произошло. Клубящаяся чернота материализовалась над ребёнком с собакой мгновенно. Мальчик без единого звука рухнул замертво, собака успела коротко взвизгнуть.