Отделы

Один из имаго снова решил напасть. Откуда можно было бы ожидать проникновения монстра в тесный трейлер – через окно, через крышу? Уродливая зубастая пасть в обрамлении клубящейся черноты проникла через пол, снизу, откуда вроде невозможно было проникнуть, потому что трейлер фактически стоял на земле. Бретт успел подстрелить тварь, но и тварь успела сделать своё грязное дело. Малышка лежала бездыханной на руках у Руфуса Донахью. Не отпуская её и захлёбываясь слезами, старший агент схватился за сердце и растянулся на грязном полу.

– Только этого ещё не хватало! – прорычал Бретт, бросаясь к напарнику.

Затылок у него постепенно перестал пульсировать, значит оставшиеся имаго отступили. Бретт рискнул вызвать скорую и заодно позвонил директору Окли – доложить, что Руфус Донахью пережил инфаркт. Охотясь на имаго, он столько времени старательно избегал смерти и вот не выдержал, когда на его глазах впервые убили детей…

Сидя рядом и придерживая голову наставника, Бретт ждал скорую. Сентиментальность британца его не сильно удивила, Гейслеры вообще считали европейцев чрезвычайно сентиментальными людьми.

Нельзя сказать, что самого Бретта не тронула гибель детей. Просто опытный «морской котик» умеет прятать эмоции так глубоко, насколько это возможно. Когда-нибудь они непременно вылезут наружу и тогда он искренне погорюет, но в самый разгар операции лишним эмоциям нет места. Умение не раскисать при виде чьей бы то ни было смерти является одним из основополагающих условий при наборе в любое спецподразделение вооружённых сил, особенно в «морские котики».

Директор Окли прилетел на служебном вертолёте где-то через пару часов, когда уже начало светать, и был мрачнее тучи. Перед тем скорая увезла Руфуса Донахью в ближайшую больницу.

– Врачи подтвердили инфаркт, – сообщил Бретт директору.

– Я уже знаю, – кивнул тот. – Связывался с больницей. Езжай туда и не оставляй напарника ни на миг, покуда он не поправится. Считай, что твоя стажировка закончена. Теперь ты полноценный агент. Я распоряжусь, чтобы кто-нибудь потом завёз тебе удостоверение.

Бретт сразу напрягся:

– А что? Что-нибудь случилось?

– Случилось многое, агент Гейслер. Этой ночью я потерял нескольких человек в разных штатах. Отнюдь не все сумели так удачно пережить нападение имаго, как вы с агентом Донахью.

Услышав это, Бретт помрачнел вслед за директором.

– Значит я не ошибся, они действительно пытаются нас прищучить!

– Повсеместно, целенаправленно и скоординировано, – подтвердил директор Окли. – Из региональных отделений в других странах поступают донесения о том же самом. Нам натурально устроили Варфоломеевскую ночь. Сегодня имаго ни на кого больше не нападали, только на агентов «Лямбды».

Подумав, Бретт сделал закономерный вывод:

– Значит они как-то научились опознавать и запомнили нас. Подготовились и напали на всех сразу. Я ошибался, босс. Я полагал, что имаго просто разумны, но они оказались чертовски умны и предусмотрительны. Не хочется пугать, сэр, но, похоже, теперь борьба с имаго пойдёт по новым правилам.

Директор Окли нервно закурил.

– Сам знаю. Уж мне-то можешь не рассказывать. А теперь хватит болтать. Дуй в больницу и будь с напарником, пока он не поправится. Охраняй его и защищай. И вот ещё что. В качестве стажёра ты имел лишь ограниченный допуск к информации по имаго. Не ко всей. Теперь ты готов узнать остальное и агент Донахью тебе в этом поможет. Ступай.

Услышав эти слова, Бретт сразу понял, почему раньше его не покидало ощущение, будто наставник чего-то не договаривает.

В светлое время суток имаго можно было не бояться. По какой-то причине они избегали дневных часов и даже для своего нападения на агентов «Лямбды» избрали ночь. Так что Бретт не спешил в больницу. Сперва он хорошенько позавтракал, затем привёл себя в порядок в мотеле и лишь затем навестил агента Донахью.

Окружная провинциальная больница оказалась довольно небольшим зданием постройки начала двадцатого века. Бретт боялся, что она окажется переполнена, ведь он привык к тому, что больницы в больших городах забиты до отказа. Но то ли здешние провинциалы аккуратнее относились к своему здоровью, то ли предпочитали «народную» медицину, в общем в больнице оказалось меньше людей, чем он предполагал увидеть.

В палате, рассчитанной на четверых, Руфус Донахью лежал в одиночестве. После всех лекарств он крепко спал и Бретту пришлось прождать чуть ли не до полудня, пока напарник проснётся. Чтобы совместить приятное с полезным, Бретт завалился на одну из свободных коек и сам немного вздремнул, всего пару часов – ему этого хватило. Медсёстры и врачи не решались беспокоить здоровяка с грубыми чертами спокойного, как у Будды, лица и глазами, в которых читалось, что их владелец запросто способен свернуть вам шею.

Проснувшись, Руфус Донахью первым делом попросил пить. Бретт подал ему стакан воды и в нескольких лаконичных фразах выложил ему всё – о Варфоломеевской ночи, о тревогах директора Окли и о том, что он больше не стажёр и должен узнать остальную информацию об имаго.