Отечественная война 1812 г. Сборник документов и материалов

Первые дни похода после Березины мы, может быть, более чем когда-либо страдали от голода. Наши жалкие запасы вышли, а случая возобновить их нам еще не представлялось. В самый день переправы мы втроем отправились к ген. Лаборду просить ужина. Он дал нам, что было у него у самого; то был суп из вареного овса с кусками жира, плававшими в ледяной воде. На третий день, после пяти- или шестичасовой ходьбы, падая от усталости и от голода, я купил на вес золота лепешку из навоза, смешанного с небольшим количеством ячневой крупы, и положил на нее полуиспорченную свекольную кожуру. То было бы единственной моей пищей, если бы ген. Шарпантье, бывший недавно витебским губернатором, а теперь считавшийся начальником генерального штаба 1-го корпуса, не дал мне немного хлеба и притом белого хлеба, показавшегося мне тончайшим кушаньем, какое только я когда-либо пробовал. Но по мере того, как мы подвигались вперед, лишения наши начинали становиться менее жестокими, и в деревнях, через которые нам случалось проходить, мы находили все больше и больше нужного нам. Говоря мы, я разумею офицеров, принадлежавших к императорскому дому и к генеральному штабу, или тех, кто сохранил еще достаточно денег, чтобы по какой бы то ни было цене покупать все необходимое. Остальные продолжали страдать до Кенигсберга, и страдания эти были ужасны. Я сам испытал их и видел, что у других они достигали до невыносимой степени..

Р. А., 1900, № 12, стр. 538.

158

Из записок А. Ф. Ланжерона об отступлении армии Наполеона после перехода через Березину.

…Холод стал давать себя знать, начиная с Зембина, было (11 декабря) — уже 28 градусов. Снегу выпало мало, и он растаял. 17 (29) шел дождь, а затем сразу наступил мороз? и сделалась гололедица, так что лошади с большим трудом держались на йогах; большая часть потеряли подковы, и нельзя было снова подковать. Генералы, офицеры, даже солдаты, кавалеристы и артиллеристы шли пешком, ведя лошадей под уздцы, каждую минуту останавливаясь, так как лошади спотыкались. Лишь невообразимые казаки все время не» сходили с лошадей, которые не были подкованы. Между Зембином и Плющаницами, куда мы прибыли 20 ноября (2 декабря), и Иллией, которой мы достигли 21-го в полночь, после ужасного и чрезмерного по усталости перехода, мы нашли множество разломанных и оставленных экипажей, пушек, подвод, несчастных, истощенных, наполовину замерзших солдат. Но это еще ничего не значило в сравнении с тем ужасным зрелищем, которое поражало нас во время дальнейшего похода. В продолжение этих трех дней наши солдаты, еще находившиеся в отчаянии по поводу пожара Москвы, приписанного французам, и знавшие, что во время своего бегства Наполеон приказал расстреливать русских пленников, которых не мог увести (это было засвидетельствовано самими французами), убивали прикладами несчастных, попадавших в их руки, называя их сожигателями Москвы. Офицеры по мере возможности противодействовали этому ужасному мщению, которое на самом деле оказывало услугу этим несчастным, сокращая их страдания.

Вскоре жалость заместила в сердцах наших солдат эту жажду мщения, конечно, ужасную и несправедливую, но, может быть, извиняемую тем злом, которое испытала их родина вторжением, напоминавшим самые варварские времена. Вскоре они смотрели молча и равнодушно на жертвы, которых рок им предоставлял, а потом делились с ними получаемою пищею, — напрасное, даже жестокое проявление человеколюбия, так как оно лишь продолжало мучительную агонию этих несчастных.

Между Иллией иМолодечной, куда мы прибыли 21 ноября (3 декабря), дорога идет по дремучему лесу; она была до такой степени загромождена трупами, что павлогородские гусары, составлявшие авангард и шедшие пешком, были принуждены подымать трупы пиками и отбрасывать их в стороны, чтобы очистить дорогу для колонны. Здесь и во время дальнейшего шествия открылось зрелище, которого, полагаю, не было и» вероятно, не будет еще раз- Русская армия шла сомкнутою колонной по середине дороги, а по бокам шли или, вернее сказать, тащились две неприятельские безоружные колонны: и те, и другие попирали ногами мертвых, коими была усеяна земля. Ежеминутно падали сотни беглецов. Доведенные до крайнего предела сил, необходимых для борьбы со смертью, они останавливались, падали и в корчах умирали.