Отечественная война и русское общество, 1812-1912. Том IV

Мы видели его распоряжения для замены Дохтуровым унесенного с поля сражения Багратиона. Когда дали знать, что взят в плен Мюрат, хотя и ошибочно, он послал адъютанта поехать по войскам и объявить об этом. Когда донесли, что французы заняли флеши и Семеновское, он подозвал Ермолова и сказал ему: «Съезди, голубчик, посмотри, нельзя ли что сделать». В третьем часу атаки французов прекратились. Кутузов был доволен успехом дня сверх ожидания. Вдруг приезжает полковник Вольцоген с докладом от Барклая-де-Толли, что войска страшно расстроены, и сражение проиграно. Кутузов не верил тому, что слышит, страшно рассердился и приказал передать Барклаю, что его сведения несправедливы и что настоящий ход сражения известен ему, главнокомандующему, лучше, чем Барклаю.

«Отбиты везде, — горячо говорил взволнованный полководец, — за что я благодарю Бога и наше храброе войско. Неприятель побежден, и завтра погоним его из священной земли русской!»

Но когда вскоре приехал Раевский с докладом, что войска твердо стоят на своих местах и французы не смеют их более атаковать, Кутузов приказал Кайсарову писать приказ о бое на следующий день и послал адъютанта по линии объявить, что на завтра мы атакуем.

И эта весть, объявленная от главнокомандующего, которую каждому хотелось услышать, поднимала дух, нарождала новые силы; измученные, колеблющиеся люди утешались и ободрялись.

Наполеон и его армия были в изумлении перед противником, который, потеряв почти половину армии, стоял также грозно в конце, как и в начале сражения. Верно сказал Ермолов, что «под Бородиным французская армия расшиблась об русскую». Русские, действительно, одержали нравственную победу, убедили противника в том, что он не может нас победить. Но победа наша была куплена дорогой ценой: из 113.000 чел. мы потеряли 57–58.000 чел., в том числе 21 генерала; урон французов из 130.000 чел. 50.000, в том числе убитыми и ранеными 43 генерала[6]. «Битва генералов» или «Могила французской кавалерии» — вот европейское прозвище Бородинского сражения. Трофеи с обеих сторон почти равны: у неприятеля отбито 13 орудий, мы потеряли 15. Пленных не брали; их с каждой стороны было не более 1.000 человек.

Ночью французы очистили занятые ими во время боя пункты нашей позиции и отступили за р. Колочу и к Шевардину. Несколько раз войска вскакивали в панике, ожидая нападения казаков. Палатка Наполеона была окружена каре гвардии. На утро генералы собрались вокруг ее, и Ней громко критиковал бездеятельность и нерешительность Наполеона в день сражения. Наполеон не возражал и был весьма обрадован донесением, что русские очистили поле сражения и потянулись к Можайску. До 11 часов вечера Кутузов не отменял распоряжений к возобновлению сражения, но когда поговорил с приехавшим в это время Дохтуровым и убедился в громадности понесенных войсками потерь, приказал начать отступление к Можайску.

Сражение при Бородине (Д. Скотти)

27 августа, в 6 часов утра, русская армия снялась с позиции в полном порядке и тишине; французы заметили наше отступление только в 10 ч. утра, когда на поле сражения оставался только арьергард Платова.

Бородинское сражение было очистительной жертвой за оставление Москвы и дано было Кутузовым для удовлетворения общественному мнению и голосу армии.

Позиция, выбранная для боя, была несильная и укреплена слабо: профиль укреплений был настолько незначителен, что кирасиры Тильмана, во время атаки на батарею Раевского, перескочили ров и бруствер без особого труда[7]. Позиция была занята неправильно, почему во время боя пришлось половину войск переводить по полю сражения к центру и левому флангу позиции. Набег Уварова и Платова помог выиграть необходимые для этого два часа, но все-таки войскам Багратиона пришлось шесть часов вести бой против втрое превосходящего в силах противника. Все эти ошибки были искуплены небывало доблестным поведением войск. Кутузов превосходно управлял боем и правильно оценил его значение.

Наполеон, думавший одним ударом окончить войну, убедился, что разбить нашу армию не может и, следовательно, ему, вместо отдыха, предстоит ужасная, ничего не обещающая хорошего, борьба, а при малейшей неудаче — гибель.

Сосредоточив 100.000 на фронте в 2 версты, между Колочей и старой смоленской дорогой, он, наверное, рассчитывал дать парадное сражение, хотя и грубо-прямой фронтальной атакой. Конечно, это могло стоить больших потерь, но он никогда о потерях не думал, а, главное, не допускал мысли, чтобы его чудные войска, при огромном численном превосходстве, не сломили сопротивления русских, которым и позиция для боя не давала никаких преимуществ. И вдруг такое неожиданное разочарование!

Много лет спустя в своих мемуарах он так оценивает Бородинское сражение: «Из всех моих сражений самое ужасное то, которое я дал под Москвой. Французы в нем показали себя достойными одержать победу, а русские стяжали право быть непобедимыми… Из пятидесяти сражений, мною данных, в битве под Москвой выказано (французами) наиболее доблести и одержан наименьший успех».