Отечественная война и русское общество, 1812-1912. Том IV

Наступила ночь с 3 на 4 сентября, «страшная ночь», как называют ее очевидцы. В эту ночь поднялся сильный ветер, который вскоре перешел в настоящую бурю. Порывы ветра разносили огонь по всем частям города; к утру Москва представляла уже огромное бушующее огненное море.

Разные современники в ярких чертах описывают этот день 4 сентября. Шевалье д'Изарн, французский эмигрант, живший несколько лет в Москве и оставшийся в ней при занятии ее Наполеоном, пишет: «В среду, утром, к девяти часам поднялся со страшной силой северный ураган; вот когда начался большой пожар. Из моих окон видно было, как сперва огонь вспыхнул на той стороне реки, гораздо позади Комиссариата[143] и потом начал распространяться мало-помалу по направлению ветра; в один час огонь разнесся в десять различных мест, так что все огромное пространство по ту сторону реки (Замоскворечье), застроенное домами, превратилось в море пламени, волны которого бушевали в воздухе, разнося повсюду опустошение и ужас. В то же время пожар снова вспыхнул в городе (Китай-Городе) еще с большею силою, чем в первые дни. Особенно там, где были лавки, огонь нашел себе обильную пищу в товарах, которые были заперты там. Это обстоятельство, а также сильная буря, теснота места и множество горевших пунктов города делали всякое противодействие огню невозможным, так что несчастные хозяева спешили только захватить с собою самые ценные вещи и бежать. Вот когда начался грабеж, и все, что уцелело от пламени, попадало в руки солдат. Пока пожар превращал в пепел город, остальные части Москвы также пылали: Пречистенка, Арбат, затем — по направлению вала (Садовая) через Красные ворота и Воронцово поле до самой Яузы, по ту сторону Яузы и Яузке — все было в пламени. Вся полоса воздуха над городом превратилась в огненную массу, которая изрыгала горящие головешки; а вследствие расширения воздуха от теплоты буря еще более усиливалась; никогда небо в своем гневе не являло людям зрелища ужаснее этого!»[144].

4 сентября опасность снова стала угрожать Воспитательному Дому на Солянке. В этот день, говорит Тутолмин в своем донесении императрице[145], «был самый жесточайший пожар; весь город был объят пламенем, горели храмы Божии, превращались в пепел великолепные здания и домы; отцы и матери кидались в пламя, чтобы спасти погибающих детей, и делались жертвою их нежности. Жалостные вопли их заглушались только шумом ужаснейшего ветра и обрушением стен. Все было жертвою огня. Мосты и суда на реке были в огне и сгорели до самой воды. Воспитательный Дом… со всех сторон был окружен пламенем. Все окрестные строения пожираемы были ужасным пожаром; пламя разливалось реками повсюду… и ночь не различалась светом со днем. В Воспитательном Доме воспитанники с вениками и шайками расставлены были по дворам, куда, как дождь, сыпались искры, которые они гасили. Неоднократно загорались в доме рамы оконничные и косяки; главный надзиратель с подчиненными гасил, раскидывая соседние заборы и строения, загашая водою загоравшиеся места, и таким образом спас дом с воспитанниками и пришельцами. Только что один деревянный дом и аптека сгорели».

Зарево Замоскворечья (Верещагина)

Вновь усилилась опасность пожара и для Кремля. Утром этого дня Наполеон проснулся в хорошем расположении духа, почувствовав облегчение от простуды, беспокоившей его со времени Бородинской битвы и не подозревая еще новой опасности. Когда вошел к нему доктор Метивье, то по обыкновению он спросил его: «Что нового?» Когда доктор сообщил ему, что повсюду вокруг Кремля распространились пожары, император равнодушно отвечал: «Это неосторожность солдат; они, вероятно, разложили огни для приготовления пищи слишком близко к деревянным домам». Но вдруг взгляд его остановился, улыбка исчезла с уст, выражение лица его сделалось ужасным. Он вскочил с постели; не произнося ни слова, быстро оделся, причем так сильно толкнул ногой мамелюка, подавшего ему сапог левой ноги на правую, что тот упал навзничь, и затем вышел в соседнюю комнату. Очевидно, в эту минуту мысль об опасности пожара Москвы со всеми истекавшими отсюда последствиями с отчетливой ясностью промелькнула в мозгу Наполеона. Он подошел к окну. Страшная картина представилась взорам императора.

Пожар Москвы во время нашествия французов 2 сент. 1812 г. (Нем. лубочная грав.)