Отечество без отцов

Настоящий пруссак, как издавна заведено, скидывает шубу на Вознесение Христово. А спустя неделю после праздника Йоханнеса надевает ее вновь.

Восточно-прусская поговорка

Через две недели после праздника Йоханнеса она спустилась вниз по лестнице и присела на табуретку в кухне.

Так она сидела долго и наблюдала, как работает матушка Берта, пока та ей не сказала:

— Брось маяться, я знаю, что с тобой происходит.

Обе женщины обнялись.

Матушка стала строить догадки, что отца, пожалуй, могли бы и отпустить домой на крещение ребенка, ведь так положено делать. И, кроме того, парень уже достаточно наигрался в войну; то, что там еще осталось сделать, завершат за него другие.

Когда она рассказала об этом матушке Луизе, то в ответ получила напутствие словами Иисуса: «Пустите детей и не препятствуйте им приходить ко Мне». [59]

Дедушка Вильгельм запел «Прусскую славу», стуча при этом клюкой по половицам. Ему хотелось мальчика, чтобы таким образом в их семье сохранилась фамилия Розен.

Герхарда в такие дела посвящать не стали, потому что он до этого еще не дорос. Маленького француза тоже. Дорхен узнала об этом от Эрики и понеслась по деревне с известием: крестьянский дом Розенов ожидает наследника! Спустя семь недель после свадьбы каждый мог подсчитать, что все было сделано праведным образом.

Но как это известие дошло до излучины реки Донец? В один из вечеров, когда от реки поднимался влажный туман, капитан выступил с речью.

— Мы преодолели Днепр и Донец, — объяснил он, — Теперь предстоит перейти Дон по направлению к Волге.

О других реках говорить он не стал, но Годевинд, разбиравшийся в географии, вспомнил еще Урал, Енисей, Лену и Обь, реки настолько широкие, что их противоположный берег совсем не виден.

Когда уже стемнело, прибыл почтовый автомобиль, который привез массу новостей с родины. Остальное стало известно из письма, которое написал Вальтер Пуш 30 июля 1942 года:

Дорогая Ильза!

Камрад Розен угостил каждого из солдат нашего взвода сигаретой. Его жена ожидает ребенка; это то, что он оставил в память о себе во время прошедшего отпуска. Я надеюсь, что наши с тобой усилия также увенчались успехом, и ты мне вскоре пришлешь уведомление о пополнении. В противном случае мне придется еще раз приехать и наверстать упущенное.

Итак, по одной сигарете. Шнапса в этот момент не оказалось под рукой. Пуская дым, стояли они кружком, смеялись удивительному факту людского приплода за счет отпускников, в то время как война по другую сторону реки противилась этому.

* * *

Когда котел под Харьковом заполнился кровью, тогда зародилась и моя жизнь. Но об этом никто не ведал. Двенадцать ночей они были вместе, затем война разлучила моих родителей и больше уже никогда не сводила их. После них осталась лишь я. Так заключались супружеские браки во время войны, точно так же они и заканчивались.

— Ничего особенного, — говорит Вегенер. — На свете имеются миллионы детей, чьи родители провели вместе лишь одну ночь, многие из них так никогда и не увидели своего отца.

Двенадцать ночей в Подвангене стали мне подарком.

Когда же впервые речь зашла обо мне? Письмо, в котором моя мать написала ему об этом, не сохранилось. Нет также и его ответа. Радовался ли он этому или же ему было все равно? Мой отец хотел иметь ребенка лишь после того, как наступит мир, но я не могла ждать так долго. Немного разочарована я тем, что ни разу не упоминаюсь в его дневнике. Поэтому мне остается довольствоваться лишь сценой, описанной Вальтером Пушем: несколько солдат стоят на берегу Донца, курят сигареты и беседуют о том, как появляются дети.

Ингеборг написала ему позднее из Кенигсберга, после того, как посетила Подванген:

— Твоя Эрика выглядит цветущей, наверняка, у нее будет мальчик.

Но я оказалась всего лишь девочкой.

В августе Эрика почувствовала первые движения.

— Каждый раз, когда я о тебе думаю, ребенок начинает шевелить ножками, — написала она ему.

Дорхен сообщила, что Эрика не может уже больше работать на дворе, так как ее беременность стала заметной. Она теперь много гуляет у озера и любит также проводить время в саду.

Как только началась уборка урожая, мать пошла к бургомистру Брёзе хлопотать, чтобы сына отпустили домой. По крайней мере, могли бы дать ему разрешение хотя бы убрать урожай. То, что она при этом думала о своей невестке и обо мне, этому я также охотно верю.

Но рождение ребенка — не причина для того, чтобы отправлять солдата в отпуск. Даже уборка урожая не являлась убедительным доводом.

— Победа важнее вашего овса, — сказал Брёзе.