Когда мы зашли в лес, то услышали одиночные ружейные выстрелы. Оказалось, что это вестфальские пехотинцы вели группу пленных русских. Подойдя к ним, мы увидели, как один из русских без сил опустился на землю. К нему тотчас же направился вестфалец, наставил ружье и уже собирался застрелить несчастного. Наш лейтенант бросился туда, рванул на себя ружье и стал отчитывать солдата за то, что поступает так бессердечно, а ведь с ним может случиться то же самое, если он попадет в плен, и его будут конвоировать русские… Солдат ответил, что у него имеется приказ расстреливать тех, кто обессилел. С большим трудом лейтенанту удалось все же спасти жизнь этому русскому. После того, как мы вновь отправились в путь, то услышали, как вдали опять стали звучать выстрелы. Прямо на дороге мы обнаружили около десятка расстрелянных русских.
Никто не знает, как это произошло. Внезапно они оказались последними. Между ними и противником оставались лишь два километра заснеженной местности. Порывы ветра доносили до них звуки моторов и крики людей, время от времени в небо взмывали трассирующие пули, освещали заснеженное поле и падали по замысловатой дуге в лес. Они оборудовали в снегу три пулеметных гнезда, между ними вырыли углубления, в которых разместились по двое.
Температура упала до минус двадцати пяти градусов.
— До рассвета они не появятся, — сказал Годевинд и предложил укрыть винтовки под шинели, чтобы те не замерзли.
Было без пятнадцати шесть. Луна со своим наполовину видимым диском уходила за кромку деревьев. На севере, где-то вдали бушевал огонь.
— Там сейчас можно постоять и погреть руки, — подумал Роберт Розен.
Их снежная нора была насквозь пропитана запахом дыма, это Годевинд курил одну сигарету за другой.
На позицию принесли термос с чаем.
— Русские дают своим солдатам водку, а нам доставляют чуть теплый чай, — пробурчал себе под нос Годевинд.
В шесть часов тридцать минут луна скрылась, и стало темно.
— Как только кто-то побежит к тебе по снегу, отбрось мысль, что это может быть человек, — продолжал бормотать Годевинд. — Это, возможно, отара овец, либо зайцы, или взбесивший буйвол с Дикого Запада — вот что ты должен воображать себе. Если начнешь думать о людях, то тебе крышка.
Фельдфебель обходил позицию с бутылкой шнапса в руках. Роберт Розен отказался от крепкого напитка, он не хотел, чтобы его стошнило прямо перед атакующим врагом.
— Кто заснет, тот замерзнет, — сказал Раймерс.
Лишь в Подвангене у них имелась возможность выспаться в свое удовольствие, не опасаясь замерзнуть. Там в коровнике была теплая духота, коровы шумно жевали свой корм, звенели цепями, в поилке журчала вода. Он много бы дал, чтобы отоспаться в коровнике у Розенов.
— Если ты его не убьешь, то он убьет тебя, — продолжал Годевинд разговор с самим собой.
Температура опустилась до минус двадцати восьми градусов, под утро всегда становится холоднее всего.
— Прежде чем они пойдут в атаку, их артиллерия подбросит нам пару гостинцев.
Годевинд был занят тем, что собирал выброшенные окурки и из них скручивал последнюю толстую цигарку. Он не прекратил этого делать даже тогда, когда первые снаряды полетели над их головами и накрыли деревню.
— Они думают, мы нежимся в кроватях. Кукиш с маслом! Мы лежим с винтовками в руках и поджидаем их, — Годевинд рассмеялся.
Некоторые хаты занялись огнем, вокруг них появился призрачный красноватый отблеск.
— Разве они не знают, что в деревне живут их соотечественники?
— Для них это ничего не значит, — объяснил Годевинд. — Им все равно, в кого они попадут: в нас, в своих людей или проделают дырку в снегу.
А в Подвангене наступило время утренней дойки. После этого скотине зададут корм, затем люди и сами основательно подкрепятся. Эрика своим дыханием проделала дырочку в ледяном узоре на окне, взглянула на озеро и, возможно, подумала о нем.
Шум перед ними нарастал. «Ура! Ура! Ура!»
— Почему они так кричат?
— По их мнению, мы должны от страха наложить в штаны, — без тени сомнения сказал Годевинд и прикурил последнюю самокрутку.