Отечество. Дым. Эмиграция. Книга 1. Русские поэты и писатели вне России

«При старом режиме писатель часто терял чувство внутренней дисциплины, похабно разволивал себя и впадал нередко в непереносимую пошлость и темы, и трактовки ее, и даже стиля. У советского же писателя есть целомудрие, благородство и отрадная скупость в словах и выражениях. Я надеюсь, что со временем освою все это в совершенстве: я ведь, в сущности, не “балаболка”, и в сущности моей много глубинного…» (20 марта 1941 года).

У «советского писателя»! Еще одно заблуждение Северянина. Что он знал о советских писателях? Он не мог и предпо-дожить, что им уготовано петь лишь в общем политическом хоре, а все, кто выбивается из хора, поет не в тон, да, упаси Господи, ежели к тому же талантлив, то ему приходится, мягко говоря, туго – достаточно вспомнить судьбу Осипа Мандельштама. У Северянина было превратное мнение и о новых литературных хозяевах. Ему и Андрей Жданов казался «отзывчивым и сердечным человеком».

А тем временем здоровье поэта катастрофически ухудшалось. «25 мая в 4 ч. утра со мной произошел сердечный припадок, – пишет он в письме к Шенгели. – Верочке пришлось вызвать врача… Велел лежать 12 дней, экономя движенья. Мне чуточку лучше… И все-таки Вера хочет вызвать на днях европейское светило – проф. Пуссена, приехавшего на свою дачу. Вещи, правда, продаем полным ходом, но хватит ли их на светил – не знаю… Переводы с туркменского мне запрещены, как и вообще чтение и письмо. Но я не слушаюсь, иначе с голода помрем: продавать вскоре и нечего будет. Работа, конечно, очень трудная и нудная, но она может дать деньги, и я энергично (понемногу!) работаю. Теперь взялся за “Серго”. Вы, со своей стороны, будьте строги и решительны: исправляйте все, что надо» (15 июня 1941 года).

«Серго» – это кто? Пламенный большевик Орджоникидзе? До чего же пал Игорь Северянин! Вот уж воистину: «Мы живем, точно в сне неразгаданном…» А переводы с туркменского! Туркменская поэзия и Северянин – это конец света!..

В том же письме от 15 июня, почти за полгода до смерти, Северянин восклицает: «…О, если бы хоть что-нибудь взяли когда-нибудь: невыразимо трудно болеть в безденежье!..»

Брали скупо. Сонет о Чайковском «забраковали по понятным причинам: нытье». Еще бы! В нем была такая строка: «Безумье. Боль. Неврастения. Жуть». Это явно противоречило бодрому и светлому настрою советской литературы. Какая боль? Какая неврастения? Художник обязан декларировать личную радость и верность властям. Увы. Северянин этому обучен не был.

На оставшиеся полгода жизни пришлась война. Поэт оказался в занятом фашистскими войсками Таллине. Больной, нищий русский поэт. Умер он 20 декабря, в возрасте 54 лет.

Задолго до смерти 23-летний Северянин написал стихотворение «Мои похороны»: «Меня положат в гроб фарфоровый…» Не угадал. «Всё будет весело и солнечно…». Всё было хмуро, морозно и горько. Проводить умершего пришли две жены: Вера Коренди и Фелисса Круут.

Ну а в заключение приведем концовку стихотворного медальона, написанного Северяниным в 1926 году о самом себе:

Он – в каждой песне, им от сердца спетой,
Иронизирующее дитя.

Как правило, самооценки бывают неверны, ошибочны. Но эта… Иронизирующее дитя. Любознательный и прыткий ребенок. Соловей русской поэзии. И Северянин отнюдь не виноват, что творимую им «чаруйную поэму» жизнь «превратила в жалкий бред». Поэт хотел как лучше…

«Особый случай»: 100 % Nabokoff

Почему особый? Во-первых, во Владимире Набокове были заложены крепкие аристократические основы. Во-вторых, отменное образование и английский язык на уровне второго родного. Третье: несомненный талант. Блестящий и искрящий. Но была и четвертая причина успеха Набокова за рубежом: крепкий тыл, Вера Слоним – его жена, муза и охранительница очага. Женщина необычная – красивая и радикальная, по молодости носившая в дамской сумочке пистолет… чтобы убить Троцкого. Ершистая, любящая поспорить, неутомимая и упрямая. Она водила машину, печатала на машинке, занималась переводами и сочинением язвительных писем. Упорный литературный агент. Словом, за ней Набоков чувствовал себя как за каменной стеной, в надежном укрытии. Вера Набокова, в отличие от Лили Брик, была не хищницей, а защитницей. Женщиной, которая создала Набокова, – так считали многие критики на Западе. И не случайно Набоков большинство своих произведений посвятил жене.

В стихотворении «Встреча» (1923) Набоков писал:

… Надолго ли? Навек? Далече
брожу и вслушиваюсь я
в движенье звезд над нашей встречей…
И если ты – судьба моя…
Тоска и тайна, и услада,
и словно дальняя мольба…
Еще душе скитаться надо.
Но если ты – моя судьба…