Отечество. Дым. Эмиграция. Книга 1. Русские поэты и писатели вне России

Отблистал Николай Степанович, отсверкал и оказал большое влияние на советскую поэзию 20-30-х годов. Гумилевские ноты можно найти у Тихонова, Светлова, Сельвинского, Бориса Корнилова и у других поэтов. Многие хотели попасть на вокзал и «в Индию духа купить билет». Но, живя в СССР, ни о какой духовной Индии нельзя было и мечтать. И оставалось перечитывать в который раз «великого Гума»:

Я тело в кресло уроню,
Я свет руками заслоню
И буду плакать долго, долго,
Припоминая вечера,
Когда не мучило «вчера»
И не томили цепи долга…

«Философский пароход»

Ах, не солгали предчувствия мне,

Да, мне глаза не солгали.
Горло сдавило, и весь я в огне,
Словно по сердцу идет пароход!

Песня из репертуара Леонида Утесова, слова Д’Актиля

Это песня. Это лирика. А в жизни была драма. Трагедия сломанных судеб.

Выходец из интеллигентной среды Владимир Ульянов (Ленин) люто ненавидел интеллигенцию. Какими только оскорбительными эпитетами не награждал он ученую, писательскую, творческую братию. Российская интеллигенция – г… – и всё! И никакие умники нам не нужны! Прочь с дороги! Только рабочие и революционные матросы!..

Едва оправившись от инсульта, Ленин первым же делом написал письмо Феликсу Дзержинскому «о высылке за границу писателей и профессоров, помогающих контрреволюции». И поручение Сталину: «…Арестовать несколько сот и без объявления мотивов – выезжайте, господа!..»

18 сентября 1922 года Генрих Ягода высылает Ленину список, кого предполагается выслать в первой партии. Среди антисоветской интеллигенции Петрограда: Питирим Сорокин, Изгоев, Зворыкин, будущий изобретатель ТВ, еще Иван Ильин, Франк, Осоргин и другие. Примечательно, что против многих фамилий написано: «ар. высылается», т. е. арестован и высылается. Против некоторых – сожаление: «не разыскан».

Через несколько дней ГПУ подводит итог: «Всего высылке подлежат из Москвы – 67 чел., из Петрограда – 53 чел., с Украины – 77, всего 217 чел.»

В конце сентября интеллектуалов группами стали высылать за границу. Сначала по железной дороге в Ригу и Берлин, а затем на пароходах из Петрограда в Германию. Украинцы отправлялись морем в Константинополь. Первым рейсом в изгнание отправились в основном философы, отсюда и термин – «Философский пароход» (иногда, правда, употребляли выражение «корабль мудрецов»). И торжество ленинского решения: «Всех их – вон из России!».

Горячо поддержал высылку неугодных интеллигентов один из коммунистических вождей Григорий Зиновьев:

«Найдутся люди на Западе, которые заступятся за обиженных интеллигентов. Возможно, Максим Горький снова начнет поучать, что Советской России нужна интеллигенция, но мы знаем, что делаем. Рабочий класс не позволит никому, даже лучшему спецу, сесть ему на шею».

Первым высылаемым по желанию вождя стал Питирим Сорокин (1889, село Турья Вологодской губернии – 1968, Уинчестер, США). Профессор социологии, автор двухтомной «Системы социологии». Все социологические выкладки Сорокина о распаде семей и прочем негативе Ленин определил как реакционные, а самого ученого как «лакея поповщины». Чекисты обнаружили в трудах Питирима Сорокина «целый ряд инсинуаций против “Соввласти” (орфография ЧК). Советской власти Питирим Александрович оказался ненужным, а вот в Америке – весьма востребованным (в 1930 году он принял американское гражданство) и организовал в Штатах Центр социологического развития. Сорокин создал теорию социального изменения и исследовал влияние социальных потрясений на поведение личности. И снова цитата из Ленина:

«Вышлем безжалостно и очистим Россию надолго».

И очистили науку и бедную социологию….

30 сентября 1922 года в немецком городе Штеттин пришвартовался пароход из России «Обербургомистр Хакен». Он доставил в эмиграцию Бердяева, Степуна, Лосского и других философов.

Существует много воспоминаний пассажиров «философского парохода». Вот одно из них, не философа, а члена семьи – 20-летней Веры Рещиковой (урожденной Угрюмовой). Ее отец Александр Угрюмов, агроном, профессор. Вот маленькие отрывочки:

«…И наступил день отъезда. Дома у нас был последний прощальный молебен… мой отец, посидевший по русскому обычаю несколько минут, встал, перекрестился и начал прощаться:

– Ну, мы через год вернемся.

У нас была полная уверенность, что мы вернемся через год… На Николаевский вокзал собралось провожать нас довольно много народа, что было по тем временам некоторой смелостью… В Петрограде мы провели два дня перед отплытием в Штеттин… На пристани были проводы… Пароход уходил из Петрограда рано утром… Пока мы ехали по морю и кругом была вода, не было чувства острой разлуки, но когда мы ступили на немецкую землю, стало очевидно: чужбина…