– И опять же, я едва не приехал… После двух с лишним лет вдали от «Дачи» я снова обрел почву под ногами и почувствовал, что готов. Ты еще была здесь, и ты влюбилась в «Дачу», как я и предполагал. Родители очень часто рассказывали о твоей работе, и вскоре я начал ждать их звонков только ради новостей о тебе. Когда я звонил на ресепшен, я молил фортуну, чтобы трубку сняла ты. Звук твоего голоса помогал мне дышать… Если я из всего этого выбрался, то, конечно, ради родителей. Но и ради тебя тоже. Я цеплялся за надежду, что придет время и мы вдвоем будем управлять «Дачей», а она станет нашим домом.
Меня пронзила боль. Что же мы с ним наделали…
– Так почему ты все-таки не приехал? – настаивала я, борясь с подступающими рыданиями.
Он отвел глаза и устало помассировал лоб, собираясь с духом, чтобы продолжить. Я отчаянно боялась услышать наконец-то подлинную причину столь долгого отсутствия, я о ней догадывалась, и она казалась мне чудовищной. Он снова стал мерить шагами библиотеку.
– Самюэль опять жил в наших краях, он пошел работать к ландшафтному дизайнеру, который, как он выяснил в последнюю минуту, был новым мастером, обслуживающим «Дачу». И Самюэль приехал сюда. Родители приняли его, словно блудного сына, с распростертыми объятиями. Ничего удивительного: они считали, следуя своим принципам, что обязаны поддержать его. Но никто не мог предугадать, что в конце концов от Эммы его излечишь ты.
Он сел рядом со мной на кофейный столик и остановил на мне растерянный взгляд.
– Я должна была тебя дождаться, – прошептала я.
– Я тебя об этом не просил. И ты не могла предполагать, что однажды я все же приеду.
– То есть ты так и не вернулся из-за Самюэля и меня?
– По словам родителей, ты была с ним счастлива, и это главное. Я достаточно хорошо его знал, чтобы не сомневаться, что он будет о тебе заботиться. И я же пообещал сестре, что помогу Самюэлю прожить жизнь без нее. Отныне его жизнь была с тобой…
– А как же ты?
Он пожал плечами:
– Я… Это не важно.
Он пожертвовал собой ради Самюэля – из чувства вины, ради дружбы и любви. Кто другой был бы на такое способен? Лишить себя близких людей. Лишить себя дома. Отказаться от женщины, которую любишь.
– Нет, я не могу тебе позволить так думать. Представляешь ли ты, что значишь для меня?
Он погладил меня по щеке, мягко улыбаясь:
– Выходит, я не совсем все потерял.
Я накрыла ладонью его руку:
– Но сейчас ты бы мог остаться. Я больше не с Самюэлем. Я твоя, только твоя.
– Нет…
– Почему? – взвилась я.
– Слишком поздно… И я не могу с ним так поступить. Я отнял у него свою сестру.
– Нет! Прекрати! Ты тут ни при чем.
– Возможно, это так для тебя, для моих родителей, но с его точки зрения я не сумел ее спасти. Сегодня я прочел это в его взгляде. И даже если вы расстались и больше не любите друг друга, ты мать его детей и всегда будешь ею, поэтому он не вынесет того, что я здесь, живу с тобой, люблю тебя. Для него будет нестерпимой сама мысль, что его сын и дочь со мной. Это будет все время напоминать ему, что я отнял у него жизнь, о которой он мечтал. Я и так принес ему слишком много страданий.
– Он не имеет права лишать тебя твоей жизни…
– Эрмина, твои дети никогда не будут моими, они всегда останутся детьми Самюэля. Я их уже люблю, люблю потому, что они твои, но всякий раз, как я вспомню об их отце, я стану вспоминать и Эмму, у которой так никогда и не было ребенка от Самюэля. Вот какие противоречия меня терзают, понимаешь ты это?!
– А как же я? Я кого-нибудь волную? – Я оттолкнула его руку и встала. – Самюэль отказывается прощать тебя, ты сам не соглашаешься простить себя, а за все это должна расплачиваться я? Почему? Я ни в чем не виновата. Все мне врали, все, Василий! Зачем? Если бы я знала, мы бы не дошли до такого сегодня…
– Я не могу отвечать за них… Самюэль мог бы объяснить…
– Но сегодня твоих родителей уже нет. И это больнее всего. Джо и Маша… – Мой голос надломился.
Василий сделал шаг ко мне.
– Не прикасайся ко мне! Ты не знаешь, что такое не иметь родителей. Я любила Джо и Машу так, словно они были моими родными отцом и матерью, и мечтала, чтобы они были ими. А оказалось, что они предали меня так же, как моя собственная мать, когда бросила меня.
– Эрмина, я не пытаюсь их защищать, тем более что я всегда уговаривал их сказать тебе правду. Но если честно, я уверен, что все боялись травмировать тебя.
Он прошел вглубь библиотеки и порылся в ящике. Принес конверт и протянул мне. На нем было написано «Голубке».
– За несколько часов до того, как мама присоединилась к отцу, она сказала, что оставила тебе письмо. И попросила передать его, если тебе станет известна история Самюэля и Эммы.
Я гладила слова, написанные Машей, – с годами я научилась разбирать ее почерк. Мои пальцы дрожали. С этим письмом, с этими словами Маша только что вошла в библиотеку.
– Я сделал то, что должен был, – грустно произнес Василий. – В понедельник все будет кончено. А теперь я оставлю тебя с ее письмом. Ваша с мамой любовь меня не касается, это личное дело вас двоих.