Отель «Гонолулу»

Була со своими тремя детьми переехал к отцу. «У меня жена лечится», — пояснял он. «Брат» Мизинчика поселился в комнате под лестницей вместе с Иви, дядя Тони из гаража перешел в сарай, и оттуда доносилось негромкое поквакивание — похоже, дядя Тони тоже обзавелся новой любовницей. Бадди знал, что творится вокруг него, но ему было наплевать — одолело бессилие. Все всё время ссорились друг с другом, и непременно наступал момент, когда враждующие стороны апеллировали к Бадди — к Бадди, закрывавшему лицо кислородной маской, Бадди, которому нужно было только одно — вдохнуть еще глоток воздуха.

Почему-то на его погибель смотреть было тяжелее, чем на то, как постепенно сникал бы человечек тщедушный. Бадди казался нам раненым медведем, который ревет и неистово лупит себя огромной лапой по голове.

В его доме и прежде раздавались крики, то и дело хлопали дверьми, но теперь особняк превратился в подобие притона. Бадди орал, заглушая голоса девяти взрослых, пятерых детей и многочисленных домашних животных. Жестокая болезнь превращала Бадди в экспонат, в зрелище, собиравшее всех близких. Кислородный баллон помогал не сразу, Бадди изо всех сил тянул в себя воздух через пластиковые трубочки, лицо его под маской искажалось, а родичи, как кровные, так и со стороны Мизинчика, толпились вокруг, разинув рты, следя, как он борется за каждый вздох.

Наедине Бадди говорил мне:

— Они дожидаются моей смерти.

Сочтя Бадди обреченным, домашние заранее начали грызться из-за наследства, но их твердолобость вредила делу — Бадди видел всю шайку насквозь. Вдобавок они поминутно взывали к главе семьи, и приходилось улаживать их ссоры. Бинг поцарапал дверцу старого пикапа Булы, оба требовали, чтобы Бадди их рассудил. Дядя Тони оставлял в раковине грязную посуду, Мелвин возмущалась:

— Или ты поговори с ним, или я!

— Это моя посуда! — рявкнул Бадди. — И кухня моя!

— Что тут скажешь? — вздохнула Мелвин, прикусив язык и сощурившись.

Иви запускала проигрыватель на полную громкость, и других обитателей дома возмущал не столько сам шум, сколько его причина: Иви заглушала звуки своей возни с Бингом. Музыку запретили. Иви оправдывалась: «Он не мой брат». Прежде, когда ее накрыли в постели с дядей Тони, она точно так же говорила: «Он не настоящий дядя». В результате этой сексуальной эстафеты все члены семейства Мизинчика обнаруживали у себя признаки герпеса и вслед за Бадди жаловались, что «их обметало».

Дети просили Бадди утихомирить Мизинчика и родичей, но он не стал вмешиваться: не принимая ничью сторону, он держал всех в подвешенном состоянии. Пусть царит хаос — хаос наделял его властью.

Семейство Бадди возмущалось: «Мизинчик хотеть его деньги»; «Мизинчик опять его кусать», «она утащить драгоценности Стеллы», «она пытаться убить себя», «она — лоло».

— Папа, Тони выпил все пиво из холодильника, — жаловался Була.

— Мое пиво, — отрезал Бадди. Ему тоже не нравилось, что Тони все выпил, но разве Була когда-нибудь покупал пиво? Поразмыслив, Бадди пришел к выводу, что равно ненавидит обоих — и Тони, и Булу.

Однажды вечером, застав Иви в одиночестве на веранде, Бадди предложил:

— Пошли наверх?

— Твоя жена Мизинчик, не я.

— Мизинчик сегодня в городе. Ты не чувствуешь ко мне алоха?

Но сестра Мизинчика устояла. Бадди сообразил: он настолько слаб и жалок в ее глазах, что она даже не считает нужным притворяться и пытаться ему угодить. Как часто случается с тяжелобольным человеком, для своих домашних Бадди уже все равно что умер.

— Рис кончился, — докладывала Мелвин. Мука, сахар, крекеры, чипсы, содовая, колбасный фарш и тушенка, пирожные, макароны, банки поя, связки лау-лау — все заканчивалось. В былые времена, когда Бадди был здоров и обладал несокрушимым аппетитом крепкого мужчины, он заботился о том, чтобы припасы на кухне не переводились. Теперь ему было все равно.

Продолжались раздоры, мелкие, но утомительные: то кто-то выстирал, но не высушил простыни, то трубы протекали, слишком громко включили радио, мыши проели дыры в ширмах, нанесли песка с пляжа, гекконы оставили свои какашки — двуцветные восклицательные знаки. И: «Кто украл мой скейтборд?» Дети Булы жаловались, что дядя Тони ругает их нехорошими словами. Тетя Мариэль позаимствовала у Мелвин ключ от дома и потеряла. Пора красить дом. Полотенец вечно не хватает. «Кто извел всю туалетную бумагу?»

— Как насчет облицовки? — интересовался дядя Тони: шторм опрокинул большие валуны на берегу, и возникла угроза, что прилив подмоет дом. Услышав подобное словцо из уст этого человека, я уже не жалел, что проехал сорок миль сюда из Вайкики.

Не получив ответа, Тони продолжал:

— Как насчет телевизора?

Телевизор в гостиной то ли сломался, то ли счета за кабельные каналы не оплатили.

— Иви ничем не лучше своей сестры, — ворчала Мелвин.

— Мизинчик твоя мать, — напомнил Бадди, чтобы позлить ее. Порой он становился в дверях столовой и следил, как они жрут за большим столом, наваливают огромные горы еды на тарелки, уткнувшись рылами в кормушку. «Свиньи!» — шептал он.