Отель «Гонолулу»

Вера получила то, чего хотела. Стала настоящей язвой — неутомимая, надоедливая, всегда права. Неверман видел, что брак был ошибкой, что он выбрал не ту женщину, хотя с виду она была все та же, что покорила его своим «Avoir sans savoir est impardonable», взяла его с бою своим: «Я хочу тебя в рот».

— Вы переменились, — говорили ему знакомые.

Неверман, который был счастлив в одиночестве и ни в ком не нуждался, теперь был так глубоко несчастен, что искал общества проституток. Он подробно объяснял им, что от них требуется: то, что однажды предложила ему Вера. Неверман заговаривал в барах с незнакомыми людьми, пытался подружиться с каждым, кто хвалил его деловую хватку, стал падок на лесть, зависим, не мог оставаться один. Одиночество стимулировало его воображение — теперь он его лишился. Раньше Неверман не ощущал своего одиночества, он просто был один. Как он мечтал вернуться к прежнему, независимому, свободному от всех этих сложностей состоянию!

Проблема казалась неразрешимой. Неверман предугадывал, каким станет — жалким потаскуном средних лет. Он начал устраивать себе уикенды вдали от дома, начал тратить деньги.

В этом болезненном, запуганном состоянии он не мог ничего больше создать, изобрести. Он прямо-таки на куски разваливался, но не смел бросить Веру — слишком сильный страх она внушила ему. Мерзкий это термин — «кастрация», но как иначе описать то, что она сотворила с ним, хоть и не изувечив физически? Неверман сохранял свой брак. Это было несложно — требовалось лишь ничего у нее не просить.

Но ему нужно было где-то черпать силы, и он стал искать источник вдохновения в прошлом, потому что будущего у него не было; он заимствовал у других, потому что сам погибал. Неверман не скрывал, что отчасти эти поиски окрашивались сексуально: утешительно найти женщину, с которой был раньше знаком, и почувствовать, что теперь он желает ее. Секс давался ему легко — немыслимым было все, что сопутствует сексу.

Но подлинной его страстью сделались поиски людей — всех, кого он встречал, о ком слышал раньше, великих и малых, учителей, одноклассников, уборщиц, гостиничных служащих, людей, запомнившихся ему своей добротой или грубостью. Неверман разыскивал их только для того, чтобы посмотреть, что с ними сталось. Разумеется, все постарели, многие обрюзгли, стали печальнее и мрачнее и — дожидаясь смерти — болтливее и откровеннее. Некоторые тяжело болели, кое-кто умер. Это не вызывало у Невермана чувства превосходства.

— Я теперь такой же, как они, — говорил он.

24. Совратительница

— Мой отец весь остаток жизни страдал от последствий ужасной ошибки, — сказал Бенно Неверман.

Его отец Бруно был преуспевающим дельцом в Чикаго, главой счастливого семейства. Он вел не омраченную излишними сложностями жизнь — один ребенок, симпатичный домик, никаких долгов. Опрометчивость была ему неведома, и в том-то, по мнению Бенно, заключалась проблема: этот человек постоянно держал себя в руках. Он не пил, не курил. «Может, ему следовало порой выпить глоточек пива, выкурить иной раз сигару». Бруно рос в большой строгости. Его мать, бабушка Невермана, эмигрировавшая в Америку из Германии, не расставалась с Библией, к случайным попутчикам в автобусе обращалась со словами Писания и назойливо интересовалась состоянием чужой души. Дед Невермана был сдержаннее, но под усами его таилась та же суровая складка.

Отец Невермана не бунтовал, прилежно ходил в церковь, но и тут сказывалось правило: он ходил в церковь каждое воскресенье и даже не заглядывал в нее в другие дни. О религии отец не рассуждал, однако его неодобрение при виде какого-нибудь кощунства было столь же очевидным, как резкий запах. Сын со временем научился ценить праведность отца. Неверман-старший купил в конце концов телевизор, но неизменно выходил из комнаты, если на экране демонстрировали полуодетую женщину.